Ветер Отечества

Эпизод 0: Касим

Лапки скручены веревкой

Ржут довольные фашисты:

"Не такой уж ты и ловкий

Партизанский кот пушистый

Признавайся лучше сразу

Сдай нам явку и радиста

Большевицкая зараза,

Партизанский кот пушистый"

И овчарка грозно воет

Мерзко капает слюнями:

"Поглядим, чего он стоит"

И готов мешок с камнями

Но стоит котенок молча

Глядя прямо в морды немцам

"Нет, породе вашей волчьей

Не сломить кошачье сердце

Мой батяня полосатый

служит в танковой бригаде

Маму разбомбили в хате

Брат воюет в Сталинграде

Перед смертью он спокоен

Смотрит смело на винтовки

Маленький пушистый воин

Лапки скручены веревкой (с)

*****************************

Хельмаджистан, аул Кямрат, округ Бдакшон, 14 мая 1998 год, полдень.

За окном тихо плавится раскаленный воздух.  Пейзаж снаружи не особо радует глаз пестротой и разнообразием – кирпично-желтая, с коричневыми проплешинами степь простирается спереди, слева и справа, очерченная словно рамкой дальней горной грядой у самого горизонта.

Широкоплечий, седой человек в камуфляже, без каких либо опознавательных знаков вольготно расположился в ветхом кресле, и, казалось, дремал.  Обстановка вокруг и в самом деле убаюкивала. Начиная с полудня, всех немногочисленных обитателей крошечной, убогой гостиницы с красивым названием «Райские кущи», что в ауле Кямрат, накрывала душным облаком сонная одурь, и этот совсем недавно объявившийся здесь постоялец не стал исключением. Голова постояльца свесилась набок; из-за духоты его дыхание шумное и прерывистое, капельки пота блестят на лбу и переносице, а ткань куртки на спине и груди сделалась темной от пота. Подрагивающие ресницы и шевеление губ указывают на то, что его сон тревожен и легок, и лишь невероятная усталость смежила ему веки. Во сне он слышит голоса, и вновь переживает события не столь далекого прошлого…

   - …Ты просишь о невозможном! Как я могу прекратить борьбу?! Как я могу предать свой народ?!

   - Я не прошу тебя никого предавать, Маджид!  Пойми – если эта война продлится и дальше – твой народ просто-напросто будет истреблен!

Гнев потихоньку тает в темных бархатистых глазах Маджида, его вытесняют печаль и сожаление.

   - Мне жаль. Я чувствую – сейчас мы не поймем друг друга.  Так что закончим этот разговор. Физическая смерть ничто по сравнению со смертью духовной. Если мой народ потеряет душу, это будет хуже, чем если он будет истреблен. Я знаю, отныне наши пути расходятся. Возможно, в следующий раз мы встретимся как враги… Возможно. Но покуда я жив – ты брат мне. Иди, мои люди тебя проводят.

Туман перед глазами. А на душе – горечь. Потому что есть вещи, которые нельзя изменить. Впереди, выход из полутемной палатки нестерпимо яркой солнечной полосой разрезает сумрак. И нет сил обернуться назад…

Человек неожиданно вздрагивает и прислушивается, приоткрыв глаза. К тихому поскрипыванию вентилятора, что крепится под потолком и почти не дает прохлады, и сонному жужжанию ползающей по стеклу мухи добавился еще один звук, едва слышный, который, тем не менее, с каждой секундой становится громче. Проснувшись окончательно, постоялец встает и, одернув куртку, подходит к окну. Он, похоже, единственный, кто наблюдает из окна за приближающейся автоколонной, сопровождаемой тремя БР модели RK-925, явно советского производства, впрочем, как и вся остальная техника -  жители аула спешно задраивают окна наглухо и прячутся в самые дальние углы комнат.

Минут через десять напряженного ожидания, дверь номера распахивается и на пороге появляется высокий темноволосый субъект, с ног до головы обвешанный оружием.

   - Майор Калинин! – произносит пришедший с искренней радостью в голосе, - Хорошо отдохнули?

Его широкий, резко очерченный рот растягивается в ухмылке, вызывающей  и глумливой, как всегда. Едва заметно шевельнув желваками, Калинин делает шаг навстречу гостю, которому за последние два месяца он уже не раз мысленно пожелал сгореть в аду.

   - Мистер Гаул, надеюсь, вы дадите мне объяснения по поводу вчерашнего инцидента?

Резкий тон голоса собеседника, кажется, не производит на  Гаула никакого впечатления.

   - А что, собственно, вы хотите от меня услышать? – небрежно свалив на пол основную часть своей амуниции, Гаул проходит внутрь комнаты и усаживается, задрав ноги  на журнальный столик, в то самое кресло, что некоторое время назад покинул майор. – Уничтожена одна из повстанческих баз, в соседнем с ней ауле произведена зачистка. Мои ребята постарались на славу, - добавляет он, ухмыляясь еще шире.

При иных обстоятельствах, Калинин не стерпел бы подобной наглости. Однако сейчас он вынужден сдерживать рвущуюся наружу ярость, поскольку вопрос об отправке в Хельмаджистан, с целью поимки главаря повстанцев, одного из подразделений «Мифрила» еще не решен, и ему приходится работать с местными наемниками и их инструктором и командиром, который нынче так бесцеремонно развалился в его кресле. С момента начала этого сомнительного сотрудничества, Калинин не переставал мысленно поминать незлыми и тихими словами умников из бюро Информации, упорно игнорирующих его регулярные рапорты об обстановке в регионе. И сейчас он с горечью размышляет о том, способна ли вообще организация, сплошь состоящая из наемников, что-либо изменить к лучшему в этом маленьком, сотрясаемом революциями и гражданскими войнами, государстве.

   - Мистер Гаул, какова же была цель этого рейда? – произносит Калинин почти спокойно, - Напоминаю вам, что наша с вами задача - поимка Маджида, а не война с партизанами!

   - Один из перебежчиков донес, что Бдакшонский Тигр находится на этой базе.  Но, к несчастью, его там не оказалось. Расслабьтесь, майор! – Калинина на мгновенье передергивает от снисходительных ноток в голосе собеседника,  - Это война, в конце концов, а на войне неизбежны жертвы.

   - По имеющимся у меня данным, этот ваш перебежчик говорил вам совсем иное. Он говорил, что Маджида на базе нет, и умолял вас отменить операцию.

Ухмылка медленно сползает с лица Гаула, и некоторое время собеседники молчат, схлестнувшись взглядами.

   - Знаете, Калинин, - произносит Гаул почти серьезно, час назад я встретил Ангела Смерти.

   - Не понимаю, о чем вы? – брови майора медленно сходятся на переносице.

   - В том-то и беда! – вздыхает Гаул, - Вы не понимаете прелесть войны, вы не понимаете прелесть смерти!  Знаете, как выглядит Ангел Смерти? Это мальчишка, совсем сопляк. Тощий, оборванный. С глазами, в которых нет ни желания жить, ни желания умереть, один лишь покой. С глазами идеального убийцы. Он хоронил мертвецов после боя, там, в ущелье.  Когда он глянул на меня, я словно заглянул в глаза собственной смерти. И ощутил восторг. Хотелось бы разыскать его, - добавляет он мечтательно.

   - Не ожидал, что вы настолько сентиментальны, - в голосе Калинина явственно слышится издевка, и это единственная месть, какую он может себе сейчас позволить.

   - Вы еще многого обо мне не знаете, майор, - нимало не смутившись отвечает Гаул,  - Очень многого.

*****************************

Хельмаджистан, база повстанцев в ущелье Батха, округ Бдакшон, 12  мая 1998 год, 23.00

Звезды наверху тают, одна за другой, уходя куда-то в дремотный туман. Остается лишь ощущение нагретого за день дула винтовки, что прижато к щеке. Привычное, надежное ощущение, ставшее за последние годы гарантией спокойного сна.

   - Касим! Касим, ты спишь?

   - Мммм… Нет еще.

Саид смотрит на него, приподнявшись на локте, его силуэт заслоняет гаснущие звезды.

   - Я давно хотел тебя спросить… Ты боишься смерти?

   - Нет, - отвечает тот не задумываясь.

   - Так и знал! – в голосе Саида явственно слышатся нотки досады, - Ты еще слишком мал, чтобы бояться смерти, ты просто не понимаешь некоторых вещей!

Сон потихоньку отступает, но злости на Саида нет. Как можно злиться на Саида, который за последние годы стал самым близким Касиму другом? Что-то на него сегодня нашло. Назвал маленьким… Он никогда не называл своего младшего товарища маленьким. Он просто всегда был рядом и помогал, особенно на первых порах пребывания Касима в отряде. Протягивал руку восьмилетнему заморышу, падающему под тяжестью винтовки и мешка с боеприпасами, убирал из-под обстрела, учил передвигаться по минным полям, стрелять и работать со взрывчаткой. А однажды тащил его, оглушенного взрывом, на спине, целые сутки тащил. Нет, на Саида просто невозможно было злиться. Пусть он назвал Касима маленьким, подумаешь. Кто ж виноват, что Саиду уже пятнадцать, а Касиму еще и двенадцати не стукнуло?  Обида все же кольнула. Так, слегка. На самом деле, он многого достиг, и ему теперь не требуется помощь старших. Непонятно… Проснувшись окончательно, Касим поднимает голову.

   - Абдул говорит, что те правоверные, которые гибнут на войне, сразу попадают в Рай.

Саид как-то очень горько и по-взрослому усмехается.

   - Ты-то сам в это веришь?

Вопрос заставляет задуматься. Когда Маджид усыновил его, он подарил ему винтовку, учил его читать Коран и понимать то, что в нем написано. Однако, между тем, что было написано в Священной Книге и тем, что происходило в действительности, существовало множество несоответствий. Выслушав однажды его сбивчивые вопросы, Маджид лишь усмехнулся и сказал, что став взрослым он сам все поймет. Касим никогда не задумывался, попадет ли он в Рай после смерти. Он твердо знал лишь одно – если он не будет осторожен, ловок и быстр, то он умрет, и его закопают в землю. Или закапывать будет уже нечего, возможно и такое. Что будет дальше – точно не мог сказать никто. Никто не возвращался обратно после смерти, чтобы поведать живым, есть ли на самом деле Рай.  Касим много раз видел смерть, и для него не было разницы между смертью, которую приносил он сам, и смертью, которую приносили другие. Если гибли враги, это было хорошо. Если гибли его товарищи, это было плохо. Но и те, и другие умирали. Это было неизбежно, так же неизбежно как смена времен года. «Все происходит по воле Аллаха» - любит повторять Абдул. Для Касима это означает всего лишь то, что  таков порядок вещей в этом мире.

Хмуро глянув на Саида, он отвечает так, как есть на самом деле.

   - Я не знаю.

   - Так-то вот, - вздыхает Саид. – И никто не знает. Поэтому я боюсь умереть. Я боюсь, что после смерти для меня не будет уже ничего.

   - Ты не можешь бояться, - произносит Касим с той твердостью, с какой он всегда говорил о вещах, в которых был абсолютно уверен. – Ты никогда не боялся и не боишься!

Саид смотрит на него как-то странно, потом отворачивается.

   - Ладно, спи давай!

Но сон уже улетучился, а разговор оставил после себя тревожный осадок на душе.

   - Пойдем утром к перевалу? – переходит он на более привычную и обыденную тему, - Там полно боеприпасов осталось.

   - Конечно, - отвечает Саид, - С рассветом выступим. А теперь – спи.

*****************************

Хельмаджистан, перевал Хакуджан, округ Бдакшон, 13  мая 1998 год, 06.30

Оранжевый диск солнца показался над горизонтом почти полностью.  Притаившись за камнем, Касим осторожно осматривает местность. Вокруг тихо; тела убитых во вчерашнем бою конвоиров и обломки старенького БР, что взорвали они с Саидом, остались нетронутыми, и это означало, что о разгромленном обозе еще никто не знает. Но осторожность никогда не бывает лишней, тем более после таинственного исчезновения Саида нынче утром. Что заставило его покинуть лагерь? Так неожиданно… Даже часовые не заметили его ухода. Возможно, он ушел ночью, но зачем?  Если он так поступил, то у него была на то причина, причем достаточно веская.  Касим отправился на поиски, никому ничего не сказав, так что все в отряде были уверены, что мальчишки собирают патроны на месте вчерашней схватки. 

Некоторое время Касим сидит неподвижно, навострив уши. Вокруг тихо. Но это не та настораживающая, звенящая тишина, что предшествует засаде. Его инстинкты молчат, значит здесь относительно безопасно. Его острый глаз подмечает свернувшуюся на соседнем камне гадюку, крошечную ящерку, юркнувшую в щель, низко парящего в небе ястреба.  Он, наконец, покидает укрытие и, закинув винтовку за спину, неспешно движется вдоль перевала, оглядываясь по сторонам. Если Саида здесь нет, где же его искать? Опустившись на корточки, Касим машинально подбирает с земли неразорвавшуюся гранату, что валяется рядом с трупом со снесенной наполовину головой, нашарив в пыли чеку, вставляет ее на место и прячет добычу в котомку. Осознание того факта, что он здесь совершенно один, приходит нежданно и усиливает смутную тревогу. Он растерянно замирает, не зная, что делать дальше. Все-таки у него была надежда найти здесь Саида, а теперь она испарилась. Вокруг - ни единой живой души. Солнце начинает основательно припекать, усиливая вонь от разлагающихся тел; жужжание мух, что роем кружат над убитыми, отдается в ушах тревожным звоном.  Наконец, приняв решение, Касим поворачивает обратно. Он делает шаг, и ощущает вдруг, что земля под ногами едва заметно вздрогнула. А через долю секунды грохот взрывов разрывает на клочки тишину, царившую на перевале Хакуджан. Грохот взрывов со стороны базы.

*****************************

Хельмаджистан, база повстанцев в ущелье Батха, округ Бдакшон, 13  мая 1998 год, 10.00

Черный удушающий смог плотной пеленой висит над ущельем Батха, когда Касиму, наконец, удается добираться до базы повстанцев. Вернее, до того, что осталось от базы. Бой, как видно, закончился, не успев начаться - базу окружили со всех сторон и накрыли шквальным огнем. Нападавшие ничем не рисковали и вряд ли понесли хоть какие-то потери – после обстрела два БР прошлись по ущелью, добивая выживших. Стоило Касиму бегом, потеряв всякую осторожность, приблизиться к месту бойни, как в нос ему ударяет едкий запах пороха и паленой плоти. Несколько хижин чудом уцелели; добежав до той, возле которой они с Саидом провели нынешнюю ночь, он останавливается. Дальше бежать некуда, да и ноги не держат. Касим обессилено опускается на колени. От дыма слезятся глаза, а внутри все ноет и стонет, словно его ранили, и он теряет кровь, каплю за каплей. Надсадно закашлявшись, он валится ничком, колотя кулаками по обожженной земле и выкрикивая самые страшные проклятия, которые он только знает.  Теперь он один. Осознание этого факта приходит одновременно с мучительным ощущением того, что плакать он не может. Совсем.

Нужно двигаться, что-то делать, да и враги могут вернуться, такая возможность существует. У Касима всего лишь два выхода – либо здесь и сейчас пустить себе пулю в лоб, либо добираться до Бдакшона. Последние месяцы Маджид скрывался именно в столице, там затеряться легче всего. Но сперва нужно похоронить убитых.

Проходит час. Кружится голова, губы растрескались от жажды, но Касим все так же яростно вгрызается небольшой саперной лопатой в сухую, каменистую землю. И, пробиваясь сквозь одуряющую усталость и звон в ушах, проплывают перед его глазами лица тех, кто долгое время заменял ему семью. Потом он по очереди взваливает на плечи тела убитых и тащит к вырытой яме. Некоторых приходится собирать по кускам и волочить по земле, обернув в брезент. Все это время его мучит подсознательный страх и одновременно надежда наткнуться на тело Саида. Но его нет. Его нигде нет. Саид тайно покинул лагерь, а после его  ухода их непонятно каким образом обнаружил враг. Все попытки связать эти два события воедино приводят к тому, что жжение внутри становится просто нестерпимым, забивая дыхание. «Если во время битвы кто-то ударит в спину, то остается лишь умереть, запомни это» - сказал как-то Саид. Предательство это еще хуже, чем смерть. Это столь же непоправимо, но куда более болезненно. Наконец, возле двух обезображенных до неузнаваемости тел, он обнаруживает флягу Саида.  Жжение внутри перестает быть нестерпимым, и слезы, наконец, подступают к горлу. Значит, все-таки предательства не было. Саид… «Прости меня, - шепчет Касим одними губами, - Прости, если сможешь!». Прицепив флягу к поясу, он взваливает на плечи очередного мертвеца, и только в эту секунду слышит приближающийся звук двигателя. Защитного цвета УАЗик, из тех, что Советы с самого начала войны поставляли своим союзникам, подкатывает к нему почти вплотную. В машине сидят двое в камуфляже, с нашивками правительственных наемников  – широкоплечий, смуглый парень в очках и мужчина средних лет со шрамом на щеке, что так и впивается глубоко посаженными темными глазами в лицо Касима. Тот стоит, не двигаясь и продолжая держать на плечах мертвое тело – пытаться убежать, или схватиться за оружие в данной ситуации бессмысленно. Так проходит минута, а затем человек со шрамом отворачивается и жмет на газ.

Касим глядит некоторое время вслед УАЗику, а затем продолжает свою работу. Когда, в какой момент он понял, что не сможет так просто повернуться спиной к погибшим товарищам и искать спасения? Это уже неважно. Важно лишь то, что насыпая последнюю горсть земли на свежую могилу, он успевает принять решение.

*****************************

 Хельмаджистан, лагерь наемников близ аула Кямрат, округ Бдакшон, 14  мая 1998 год, 16.20.

Касим подобрался к лагерю с наветренной стороны, но собак там не оказалось, по крайней мере, он их не увидел. Устроился на верхушке дальнего холма, змейкой скользнув в узкую щель между камнями. В этом положении  ему открывается отличный вид на лагерь и окрестности, и он, к тому же, надежно защищен каменистыми нагромождениями со всех сторон. Двух часовых, что караулили с севера, он снял, опасаясь за свой тыл. Их скоро хватятся, но, в любом случае – у него достаточно времени, чтобы осуществить задуманное. 

Удобно пристроив винтовку в расщелине, он, не торопясь, заряжает ее и проверяет запасную обойму. И словно наяву слышит голос Саида: «Запомни, всегда выживает самый осторожный. И каким бы жарким не был бой, тебе нужны боеприпасы. Если ты бережно расходуешь патроны, то получаешь шанс на победу». Где-то глубоко внутри шевелится мимолетное сожаление о том, что оружие, подаренное ему Маджидом, попадет в руки врага после того, как его убьют. Он проводит ладонью по нагретому стволу с серебряной чеканкой по бокам. В глазах неожиданно предательски щиплет, и Касим  принимается яростно тереть их кулаками. Наверно от дыма. Того самого дыма, что черным саваном висел над ущельем Батха. Передернув затвор, он плотно прижимает приклад к плечу. Внутри него - звенящая пустота, словно перед прыжком в пропасть…

   - …я покажу вам его, майор, - Гаул идет рядом, его рука фривольно возлежит на плече Калинина, а сзади плетутся со скучающими лицами двое вооруженных до зубов громил. При такой вот дислокации человеческих ресурсов, Калинин ощущает себя, и не без основания, кем-то вроде пленника. И немудрено – его передатчик для личной связи со штабом «Мифрила» оказался загадочным образом испорчен, впрочем, как и телефон в ближайшем к лагерю ауле. – Занятный экземпляр, - продолжает Гаул, - настоящий волчонок. Они здесь все такие. Едва успевают научиться ходить, как сразу берутся за оружие. Из таких вот детишек можно воспитать идеальных солдат. Хотя, этот уже сломался. Жить захотелось - смешно, верно? Стоит только на войне захотеть жить – и ты в самом скором времени становишься трупом.

Калинин досадливо морщится.

   - Мне-то он зачем?

   - Как это зачем? – ухмыляется Гаул. – Именно вам решать его судьбу. На мой взгляд, он уже бесполезен. Он снабдил меня в свое время некоторыми необходимыми сведениями, но это уже в прошлом. Маджида на уничтоженной базе не оказалось, где он находится - мальчишка не знает. Я бы пустил его в расход, но решение за вами, вы ведь наняли нас, и вы здесь командуете.

Остановившись, Калинин с минуту молча и недоверчиво смотрит на Гаула. Тот, похоже, начинает понемногу оправдывать самые скверные ожидания майора – склонность к жестокости и утонченному садизму в этом человеке видны невооруженным глазом. Ярость, кипевшая в душе Калинина и искавшая выход достаточно долгое время, готова вот-вот вырваться наружу. Но он не успевает ответить. Один из сопровождающих их громил, что на протяжении всей беседы широко зевал и щурился от слепящих солнечных лучей, вдруг замирает с  широко разинутым ртом. Его пальцы судорожно вздрагивают в безнадежной попытке дотянуться до оружия, сгусток крови с противным чавкающим звуком выплескивается изо рта, и очень медленно он начинает заваливаться лицом вниз. Калинин и Гаул падают плашмя почти одновременно и успевают откатиться в сторону, убравшись с линии огня, в отличие от второго громилы, которому удается пережить своего напарника всего на пару секунд. Беспорядочные выстрелы и крики разносятся по всему лагерю; еще несколько человек падают, пораженные насмерть не ведающим промаха снайпером, остальные суетливо мечутся, пытаясь найти, где спрятаться.

Притаившись за грудой тюков с мусором, Калинин бегло осматривает все высотные точки вокруг лагеря, с которых удобно было бы вести обстрел; пули снайпера, тем временем, продолжают находить цели и доставать людей даже в самых надежных укрытиях.

   - Похоже, он один, - неведомо как оказавшийся рядом Гаул подтверждает его догадку, - Только вот где он?

   - Во-он там, - Калинин указывает на дальний северный холм. – Вы отвлекайте его, а я попробую подобраться поближе.

Гаул без возражений кивает головой; ползком подавшись назад, Калинин исчезает за соседней палаткой.         

«Одиннадцатый», - мысленно отмечает про себя Касим, перезаряжая винтовку. В лагере паника, никто, похоже, до сих пор не сообразил, откуда ведется обстрел. Что ж, тем лучше. Пока его найдут, он сумеет положить многих. Но он успевает выстрелить всего дважды, прежде чем пулеметная очередь высекает каменную крошку прямо над его головой. Ну вот, теперь счет идет на минуты. Его станут обстреливать снизу, отвлекая внимание, а тем временем несколько человек зайдут с тыла. Для них у Касима имеется парочка сюрпризов, которые позволят ему выиграть время.

В какой-то момент, инстинкт велит Калинину замереть на месте. Нет, физически он ничего не ощутил. Невозможно ощутить прикосновение тонкой нити к колену сквозь плотную ткань камуфляжных брюк.  Взглянув вниз, он видит ловушку, едва не стоившую ему жизни. Осторожно подавшись назад, Калинин заглядывает за соседний камень и обнаруживает там гранату. Можно, конечно, просто обойти ловушку, но лучше будет, если она сработает - это вселит в снайпера уверенность в собственной безопасности и отвлечет, хотя бы ненадолго, его внимание.

Услыхав позади себя взрыв, Касим слегка вздрагивает, но тут же снова сосредоточенно ищет цель.  Если кто-то попался – прекрасно. Если же нет, то у него, тем более, слишком мало времени, чтобы терять его на бессмысленные догадки.  Сосредоточенность, однако, не мешает ему следить за тем, что происходит у него за спиной. Поэтому, в какой-то момент чутье подсказывает ему, что нужно обернуться назад. И он оборачивается, нацелив винтовку прямо в лоб человеку, что стоит позади него с пистолетом наизготовку.

Снайпер почти незаметен среди камней. Щуплая, грязно - серая фигурка, узкие плечи, голова прикрыта чем-то вроде бурнуса, из-под которого торчат косички отросших волос. Размер мишени, тем не менее, не явился причиной, заставившей Калинина колебаться, прежде чем нажать на курок. Он на самом деле не успевает выстрелить – по прошествии доли секунды, черный глазок винтовочного дула уже глядит на него в упор. А поверх него – глаза снайпера. Калинин мгновенно замирает, встретившись взглядом с противником, и целый вихрь мыслей и воспоминаний проносится в его голове…

Еще тогда он подумал, что глаза у мальчишки странного цвета. Не темно -карие, как у всех местных ребятишек, а отливающие сталью.

Впервые они встретились четыре года назад,  тем памятным утром, когда, после долгого и кровопролитного боя, армия Маджида штурмом взяла Бдакшон. Маджид тогда произносил речь перед своими соратниками, взобравшись на покореженный БР. Перед соратниками, одним из которых являлся в то время капитан-лейтенант Андрей Калинин, офицер по особым поручениям секретной антитеррористической организации «Мифрил». Он стоял в первом ряду, среди восторженной и опьяненной победой толпы повстанцев и слушал человека, получившего впоследствии прозвище «Бдакшонский Тигр». 

Маджида всегда охраняли более чем тщательно – советские спецслужбы организовывали на него покушения с завидной регулярностью, поскольку у СССР имелись свои виды на Хельмаджистан, а Маджид наотрез отказывался от какого-либо сотрудничества. Охрана Маджида и тогда не дремала, но углядеть в толпе взрослых мужчин маленькую фигурку мальчишки, а тем более предугадать исходящую от ребенка угрозу, оказалось для охранников непосильной задачей. Мальчик вынырнул из толпы прямо перед носом у Калинина, выхватил из-под замызганной, висевшей на нем мешком, камуфляжной куртки пистолет и выстрелил, ни секунды не колеблясь. Калинин успел-таки ухватить мальчишку за руку, и выстрел ушел вверх, никого не зацепив. Извернувшись по-кошачьи, убийца, которому было на вид лет семь-восемь, вырвался из державших его рук, и, перекатившись по земле, вновь взял свою цель на мушку, но выстрелить на этот раз не успел – его схватили сразу двое охранников, и он мгновенно обмяк, поняв, что сопротивляться бесполезно.

Потом они втроем – Маджид, Калинин и мальчишка оказались в одном из чиновничьих кабинетов в здании муниципалитета, разгромленном, со сломанной мебелью и выбитыми стеклами. Маджид отослал охрану, чтобы без свидетелей допросить убийцу. Мальчик сидел, опустив голову и отвернувшись к стене; тощая цыплячья шейка с отросшими косицами темных волос нелепо и беззащитно торчала из широкого ворота куртки; руки его были связаны спереди и лежали на коленях, а на щеке алела подсохшая царапина. 

   - Я не стану спрашивать, кто дал тебе оружие и послал убить меня – я и так знаю это, – сказал тогда Маджид, - я хочу лишь узнать причину, по которой ты желаешь мне смерти.

Пленник не пошевелился и не подал виду, что слышит обращенные к нему слова, лишь узкие плечи едва заметно дрогнули. Маджид терпеливо ждал. Наконец, мальчишка повернул голову и глянул в упор на тех, кого, без сомнения, считал врагами. Калинина тогда изумила разительная перемена, произошедшая в облике пленника: еще секунду назад не верилось, что этот беззащитный ребенок способен причинить кому-либо вред, но теперь… Его глаза не были глазами ребенка, это были глаза человека без возраста, человека, способного на все.

   - Мои родители жили в ауле Медис, - голос у пленника оказался тихим и сипловатым, - их убили из-за тебя!

Они с Маджидом некоторое время глядели друг на друга не мигая, и Калинин вдруг ясно осознал, что сейчас между этими двумя происходит нечто очень важное, не подвластное пониманию.

   - Я помню, - тихо произнес, наконец, Маджид, - жителей Медиса расстреляли всех, всех до единого. Всего лишь за то, что они некоторое время оказывали мне гостеприимство. Да, ты прав.  Твои родители погибли по моей вине. И единственное, что я могу сделать, чтобы возместить тебе эту потерю – стать твоим отцом. И, как подобает отцу, я дам тебе новое имя. Тебя будут звать Касим…

   - …Касим!

Черное дуло винтовки едва заметно подрагивает, а в глазах снайпера смутной тенью мелькает узнавание. Но в следующую секунду он уже твердой рукой спускает курок. Калинин напрягается в ожидании выстрела, но не слышит ни грохота, ни свиста пули. Он слышит лишь сухой щелчок спущенного вхолостую курка.

*****************************

Хельмаджистан, лагерь наемников близь аула Кямрат, округ Бдакшон, 14  мая 1998 год, 19.15

   - …эй, поднимайся! Оглох, что ли!

Тяжелый ботинок с размаху врезается под ребра; вскрик застревает где-то в горле. Касим валится навзничь; сиплое дыхание пополам с кашлем вырывается из его легких. Уже пол часа как он не чувствует рук – запястья прижаты к лопаткам и стянуты тонкой бечевкой. Он уже знает, что легкой смерти не будет – он убил слишком многих, и его жизнь чересчур малая плата за содеянное.  Его грубо хватают за плечи, вздергивают на ноги и волокут куда-то. 

Лагерь остается позади, а впереди лишь пустошь, где ветер поднимает тучи песка и над старым, высохшим колодцем сиротливо торчат две скрещенные деревянные балки. Касима сопровождают двое; судя по выражению их лиц подобные задания они выполняют с особым удовольствием. Старший из них, рыжий здоровяк с обожженной правой половиной лица, перебрасывает через балку веревку с готовой петлей.    

С этого момента его жизнь утекает, словно песок меж пальцев. Песок режет глаза,  забивает нос и рот; зажмурившись, Касим считает песчинки, что белыми точками мельтешат под опущенными веками.  Захлестнувшись на шее, петля подтягивает его куда-то вверх. Он инстинктивно делает вдох, но выдохнуть уже не удается. Удушающая чернота и боль; объятый паникой мозг заставляет тело извиваться в тщетной борьбе за жизнь. Он выгибается дугой, шейные позвонки, кажется, готовы лопнуть. А секунду спустя Касим отключается, уходя от боли и удушья в спасительное беспамятство.

-         … твою мать!  Сказано же было – этот сучонок еще нужен живым!

-         Дык… Кто ж знал…?

Касим лежит на боку, скорчившись и сотрясаясь от судорожного кашля, и слушает, как над его головой переругиваются конвоиры. Смерть это всего лишь избавление от жизни, она сулит покой. Но чтобы обрести покой нужно миновать короткую, а если не повезет, то долгую, но одинаково мучительную агонию перехода от состояния жизни к состоянию смерти, а переход обратно на практике оказался куда хуже.

   - Слышь, пацан, - старший из конвоиров переворачивает пленника на спину, поддев носком сапога, - Гаул дает тебе шанс. Умирать чертовски неприятно, как ты уже понял, а мы можем проделать это с тобой не один раз.  Если ты приведешь нас к Маджиду, Гаул сохранит тебе жизнь.

Касим молчит. Ему необходимо время, чтобы собраться с силами. Впрочем, если бы он даже захотел заговорить, распухшее горло вряд ли дало бы ему такую возможность.  Им нужен Маджид. Что ж, этого следовало ожидать. Иначе его пристрелили бы там, на месте. Тот человек… Калинин. Он рассказал им все.  Раньше он воевал на стороне Маджида и даже спас ему жизнь, а теперь желает ему смерти… Почему?

Внезапно, его хватают за шиворот и грубо встряхивают.  Близко-близко он видит глаза бритоголового конвоира. Глаза с опаленными ресницами и расширившимися зрачками, белесые, страшные. 

   - Сопляк просто тянет время, - губы бритоголового странно подергиваются, как будто он готов рассмеяться, но вместо этого он нервно проводит по ним языком, - Знавал я их брата. Воины Аллаха, блядь…. Мы от одного такого маджахеда как-то отрезали по кусочку в течение суток, а он, блядь, ни слова. Фанатики ебанные… Зато развлекуха какая была!  И этот такой же, по глазам видно. Хотя, есть один способ его пронять.

Оторвав от колодезного сруба тонкий и длинный деревянный брусок, бритоголовый вынимает нож и несколькими движениями широкого лезвия превращает его в заостренный кол. Старший конвоир некоторое время наблюдает за ним, перебрасывая спичку из одного уголка тонкогубого рта в другой, и когда смысл действий напарника доходит до него, слегка округляет глаза и сплевывает.

- Ты охренел, что ли!? Или Гаула в грош не ставишь!? Если так, то это ты зря!

Бритоголовый ухмыляется, пробуя пальцем острие кола.

     - Не нервничай, все будет в норме! Гаулу не нужен пацан, ему нужна наводка на Маджида. Помню, в восемьдесят девятом мы взяли пятерых гражданских под Кандагаром. Надо было как-то показать себя, заставить союзническую кодлу обратить на нас внимание. И мы придумали такой вот эффектный способ казни. И сняли все на видео. Насаживаешь тело, словно кузнечика на булавку, и вздергиваешь. А он, собственным весом, потихоньку вгоняет в себя деревяшку все глубже и глубже. Только аккуратно надо, тогда он в течение часа подыхать будет. Умолять будет, чтоб пристрелили, руки целовать будет. Все выложит, лишь бы добили поскорее. 

   - Ну, ты больной, в натуре!

   - Да? А ты придумай способ, как его разговорить! Пацан хлипкий, быстрее ласты склеит, чем ты чего-то от него добьешься. Слышь, малой! – бритоголовый вновь наклоняется над Касимом, подносит к его глазам заостренный кол, - страшно, тебе, а?  - Лицо пленника остается неподвижным, лишь едва заметно расширившиеся зрачки выдают его. – Страшно, - с видимым удовольствием произносит бритоголовый. – Паршивая смерть, паршивая… 

Он вдруг замолкает, словно подавившись концом фразы. Прямо посередине его широкого оголенного лба, промеж выпученных глаз вспухает черное, с алой каймой отверстие, брызнув кровавыми каплями на побелевшую кожу.  И лишь по прошествии доли секунды Касим слышит негромкий хлопок револьверного выстрела.

*****************************

Хельмаджистан, округ Бдакшон, трасса №16914, направление Северо-Восток, 15  мая 1998 год, 16.25

Угнанный УАЗик, к счастью, оказался с полным баком, и беглецы получили возможность двигаться всю ночь и большую часть дня, без остановки. Впрочем, счастье здесь было не при чем – Калинин провел неплохую подготовительную работу, прежде чем решиться на побег. Благодаря этому, их до сих пор никто не преследовал, благо на починку всех имеющихся в лагере транспортных средств, которые он вывел из строя, уйдет не меньше суток.

   - Скоро понадобится дозаправка, - озабоченно произносит Калинин, глянув на спидометр, - да и видимость ни к черту.

   - Песчаная буря начинается, - впервые за все время пути Касим открывает рот, - Я знаю укрытие, неподалеку отсюда, километрах в трех.  Когда будем проезжать мимо утеса, похожего на верблюжий горб, сворачивайте направо.

В просторной пещере тепло и сухо, свист ветра снаружи убаюкивает.  Занавесив вход одеялом, беглецы устраиваются на ночлег.

   - Я караулю первую половину ночи, а вы вто…, -  голос Касима обрывается кашлем.

   - Я покараулю, тебе нужно выспаться.

Брови Касима упрямо сходятся на переносице..

   - Вы распоряжаетесь мною, будто я пленник! Я пленник?

В глазах мальчишки вызов, и Калинин морщится, будто от зубной боли.  Если паренек почувствует хоть малейшее давление, он, чего доброго, перережет ему ночью горло его же собственным ножом, а утром отправится  в путь уже в одиночестве. 

   - Нет, конечно же, нет. Ты свободен. Я направляюсь в Бдакшон, если хочешь – поезжай со мной, а если нет, то можешь идти пешком, куда твоей душе угодно.

Некоторое время Касим недоверчиво сверлит его взглядом, потом настороженно спрашивает:

   - А зачем вам в Бдакшон?

   - Видишь ли, -  усмехается Калинин, - я ведь тоже не твой пленник. Поэтому совершенно не обязан отвечать на твои вопросы.  Давай договоримся так – первую половину ночи караулю я, потом ты. Мне все равно сейчас не уснуть.

Касим соглашается после недолгих колебаний, и через некоторое время засыпает.  Несмотря на еще далеко не позднее время, в пещере темно – снаружи тучи песка заслоняют солнце, вдобавок вход  занавешен. Калинин сидит неподвижно, привалившись к стене и уставившись в одну точку. Он не солгал о том, что не собирается спать. Слишком многое ему нужно обдумать.  Девять шансов из десяти, что Маджид сейчас именно в Бдакшоне. В большом городе легче затеряться, кроме того, там у него множество сторонников, готовых без колебаний умереть по первому его слову. Прятаться под носом у временного правительства…  Это так похоже на Маджида.  Нет, он не собирался сдавать Маджида властям. Но встретиться с ним было просто необходимо, особенно сейчас, после всего того, что он увидел и пережил за последние пол года.  Вдобавок, теперь у него есть еще одна причина для этой встречи, и эта причина сейчас бесшумно сопит, свернувшись калачиком в углу пещеры.  Каким бы умелым бойцом не был Касим, он еще ребенок. Если оставить его одного, он неизбежно погибнет. Впрочем, тут же думает Калинин с усмешкой, у парня, кажется, девять жизней. Плюс завидное самообладание.  Даже не пикнул, когда его избивали там, в лагере. У него сломаны как минимум два ребра, на шее синеватые следы от удавки.  Неожиданно шевельнувшись во сне, Касим  скрипит зубами и едва слышно всхлипывает. Склонившись над ним, Калинин замечает, что мальчишка лежит, неловко скорчившись, по видимому, инстинктивно стремясь не тревожить больные места; на тонком запястье багровеют ссадины от веревок.  В багажнике УАЗика есть аптечка, разбудить, соорудить повязку на ребра… Но, представив как Касим, проснувшись, глядит на него со снисходительным выражением лица, и пренебрежительно дергает уголком рта, Калинин отбрасывает эту мысль.   

Поутру, проспавший всю ночь без задних ног мальчишка мерит Калинина яростным взором и цедит сквозь зубы:

   - Вы лжец!

Тот лишь пожимает плечами.

   - Сам виноват. Я не обещал разбудить тебя, так что возьми свои слова обратно!

Касим угрюмо зыркает исподлобья и неохотно бурчит:

   - Извините!

   - То-то же! Давай-ка, собирайся, буря закончилась.

Позавтракав сухими галетами из спецпайка и залив в бензобак две запасные канистры, беглецы продолжают путь.

*****************************

  Хельмаджистан, г. Бдакшон, 16  мая 1998 год, 14.10

   - Не обязательно искать себе оправдания, - Маджид откинулся на спинку низкого, почти вровень  с полом дивана, пригубил из жестяной кружки ароматный турецкий кофе. Его глубоко посаженные темные глаза, казавшиеся бархатистыми из-за длинных ресниц, глядели на Калинина проницательно и всепонимающе. Со времени их последней встречи он совсем не изменился, лишь резче залегли под глазами тени, да прибавилось седины в окладистой бороде.  – В те времена, когда ты воевал на моей стороне, я числился у твоего руководства в списках борцов за независимость. Как только я перешел в разряд террористов, ты из союзника превратился во врага. Нет, тебе не стоит оправдываться, Андрей, на тебе нет никакой вины.

Опустив голову, Калинин задумчиво потирает пальцами переносицу. Да, Маджид всегда был таким. У этого человека имелось удивительное свойство превращать врагов в союзников, а убийц в защитников. Странно видеть его здесь, на старом кофейном складе, где воздух до предела насыщен густым ароматом кофе и ванили.

Они с Касимом явились в Бдакшон на рассвете, когда припорошенное желтой песчаной дымкой солнце медленно, словно нехотя выползало из-за горизонта, а с ближайшего минарета доносился заунывный голос муэдзина. Для защиты от песчаных бурь, город был обнесен стеной десятиметровой высоты, выщербленной временем и ветрами. У городских ворот, что располагались с северной стороны, собралась толпа – всех входящих обыскивали и проверяли документы. Однако, ворота были не единственным возможным способом проникнуть в город, помимо них имелось множество входов-выходов, не отмеченных ни на одной городской карте. Успевший неплохо изучить столицу еще во времена ее оккупации войсками Маджида, Калинин без труда провел своего юного спутника через одну из таких лазеек, что находилась в полутора километрах восточнее ворот.

Узкие улочки, похожие на щели, меж безликих, со слепыми заколоченными окнами домов, были запружены народом. Впрочем, до войны улицы Бдакшона с еще большим трудом вмещали широкий людской поток, особенно в местах, где стихийно и беспорядочно располагались лотки уличных торговцев. В нынешние времена торгующих поубавилось; люди предпочитали пореже выходить из домов,  и толпа процентов на сорок состояла из военных в форме регулярной армии, либо правительственных наемников. 

Стоило беглецам оказаться за городской стеной, как теперь уже Касим взял на себя роль проводника. Он уверенно вел Калинина по лабиринту городских улочек; тот был почти уверен, что мальчишка уже успел оставить где-нибудь по пути условный знак, предупреждая невидимых глазу наблюдателей об их появлении. Проплутав около часа, они, наконец, нашли убежище от стремительно навалившейся жары, кое-как укрывшись в тени навеса из верблюжьих шкур, прямо возле лотка с дешевой бижутерией и сувенирами. Упитанный торговец в засаленном халате неодобрительно покосился на пришельцев, но не сказал ни слова. Спустя три четверти часа, проходивший мимо юноша, что вел на поводу нагруженного тяжелыми корзинами ослика, вдруг остановился и произнес так тихо, что слышать его могли только они:

-         Идите за мной, и не делайте резких движений, если хотите жить!

Зорко глянув по сторонам, Калинин заметил, как на крыше соседнего дома блеснуло что-то до боли похожее на прицел оптической винтовки.

А спустя еще час, они с Маджидом уже неторопливо беседовали за чашкой кофе.

   - Я говорил тебе это раньше, говорю и сейчас, - медленно произносит Калинин, - Ты можешь сам все изменить. Пойми, в этом нет ничего унизительного!

   - Да, ты говорил это мне, - усмешка Маджида носит явственный оттенок горечи, - Ты предлагал прекратить боевые действия и согласиться на условия, что предложило мне твое руководство.  И тогда моя страна будет поделена на сферы влияния между Советским Союзом и Штатами. И наступит мир.

   - Да, именно так. А добиваться независимости можно будет постепенно, политическими методами, а не силовыми.

   - Политическими? Опомнись, ты ведь не принимаешь меня за несмышленыша?! Политики слушают только сильных, и считаются только с сильными! Кто будет слушать меня, если я сложу оружие?! Нет – нет, поступить так, это означает обречь мой народ на рабство, рабство, из которого он не вырвется, возможно, никогда.  Нет, Андрей, - Маджид предостерегающе поднимает руку,  - я уже знаю все, что ты можешь мне возразить.  Давай оставим эту тему. Ты пришел за помощью – я помогу тебе. А пока – будь моим гостем. Тебе нужно отдохнуть, Рустам тебя проводит, - давешний юноша с осликом неслышной тенью появляется у Калинина за спиной, почтительно склонив голову, - а разговор о делах продолжим завтра утром.

Уже в дверях Калинин останавливается, услышав оклик Маджида.

   - Андрей, погоди минутку! Как, ты говоришь, звали перебежчика?  - Маджид озабоченно хмурится, оглаживая бороду.

   - Саид… Да, Саид.

   - Касиму пока не стоит об этом знать. Они, кажется, были друзьями.

Калинин молча кивает и выходит из комнаты. В крошечной, но уютной каморке, куда провел его молчаливый Рустам, запах кофе ощущается не так сильно. Умытый и переодетый в чистую рубаху Касим уже спит.  Поправив на мальчишке сползшее одеяло, Калинин ложится рядом и мгновенно засыпает.

Ему показалось, что он спал не более получаса.  Выстрелы и крики врываются в его сон, заставив на пару секунд потерять ощущение реальности. Еще не успев проснуться, он уже на ногах; натренированное до автоматизма тело переходит в полную боевую готовность, опережая наполовину спящий мозг.  Он видит, как Касим, стремительно кинувшийся к двери, отлетает назад сбитый с ног сильным ударом. Ворвавшиеся в каморку вооруженные люди валят их на пол; Калинин пытается повернуть голову, но, получив увесистый удар по затылку, замирает неподвижно.

   - Лежите смирно, - слышит он холодный голос Рустама, - и отвечайте на мои вопросы только «да» и «нет», вам ясно?

   - Да что слу…, - получив еще один болезненный тычок, Калинин замолкает.

   - Так вам ясно? – переспрашивает Рустам как ни в чем не бывало.

   - Да.

   - Хорошо. Это Гаул послала вас сюда? Вам поручили найти Маджида и убить его?

   - Маджид… Его пытались убить? Что с ним…?

Калинина рывком переворачивают на спину, револьверное дуло с силой впечатывается ему в рот, разбивая губы; он тут же ощущает солоноватый привкус на языке.  В глазах склонившегося над ним Рустама ярая, слепая ненависть и готовность убивать.

   - Кто. Вас. Подослал? – цедит Рустам сквозь зубы.

Понимая, что парень невменяем, Калинин старается продолжить разговор в более спокойном тоне.

   - Зря ты обвиняешь нас. Если бы мы покушались на Маджида, мы бы были уже далеко отсюда, а ты застал нас спящими. Подумай над этим. Ты совершаешь  большую ошибку.

Секунду Рустам продолжает сверлить его ненавидящим взглядом, затем лицо его постепенно приобретает осмысленное выражение. Он отпускает Калинина и делает знак своим людям убрать оружие. 

   - Идемте, - произносит он тихо, - Я отведу вас к нему.

Короткий путь по узким коридорам и переходам кажется нестерпимо долгим.

   - Их было двое, - не оборачиваясь говорит Рустам, - одного мы взяли, другой ушел. Это позор для нас.

В просторном помещении со сваленными в углу мешками кофейных зерен толпятся люди.  Опередив Рустама, Касим проталкивается сквозь толпу, яростно работая локтями, отталкивает одного из мужчин, что склонились над распростертым на глиняном полу Маджидом. Грудная клетка Маджида судорожно поднимается и опадает; его глаза полузакрыты, а лицо землисто-серого цвета. Касим осторожно отводит ладонь Маджида, прижатую к правому боку;  кровь, что струйками сочилась меж пальцев, выплескивается потоком. Рана размером с кулак; наверняка там разрыв печение и еще Бог знает чего, как-то отстраненно думает Калинин. С полувсхлипом – полувздохом, Касим зажимает рану, прижав обе ладони поверх руки Маджида.  Тот открывает глаза, глядит на мальчишку осмысленно и ясно. У Калинина возникает ощущение, как тогда, при первой их встрече, что сейчас между этими двумя происходит нечто очень важное и сокровенное.  Маджид поочередно обводит взглядом всех, кто стоит поблизости. Когда очередь доходит до Рустама, его губы начинают шевелиться, и  юноша склоняется ниже, ловя каждое слово умирающего.

   - Ты…теперь вместо меня, - судорожно сглотнув, Маджид продолжает, - наша война не должна закончится моей смертью.

Словно ловя эстафету, Калинин встречается глазами с человеком, сделавшим для него так много; с человеком, которого он с гордостью называл другом, и с не меньшей гордостью – противником.

*****************************

 Хельмаджистан, ущелье Аланис, округ Бдакшон, 22  мая 1998 год, 11.35

   - Почему вы не рассказали мне все это сразу? – Касим, что неторопливо и любовно чистил винтовку, отрывается от своего занятия и требовательно глядит на Калинина.

   - Недосуг было, мы ведь стремились покинуть Бдакшон в самые короткие сроки.

   - Так значит, Гаул провел нас как несмышленышей!

   - Выходит что так. Пойманный убийца сообщил, что Гаул не просто инструктор в лагере наемников. Уже достаточно длительное время он работал напрямую на КГБ. Он проследил нас до города, каким образом – неизвестно, возможно на нашей машине был установлен жучок. А из этого следует, что я не сбежал из лагеря - мне позволили сбежать. Сбежать, прихватив тебя с собой. Тебя, ребенка Бдакшонского Тигра, наверняка знающего о его местонахождении.

Касим слушает, опустив голову.

   - Значит, это я виноват в смерти отца.

   - Это больше моя вина, нежели твоя. Я сотрудничал с Гаулом, не зная о его связях с КГБ, я позволил ему обвести себя вокруг пальца. И теперь, единственное, что я могу сделать – отомстить за смерть Маджида.

Касим поднимает голову, его глаза вспыхивают.

   - Думаете, он придет?

   - Несомненно. Он захочет либо договориться со мной, ведь, по большому счету Маджид был помехой и для «Мифрила»,  либо убить меня. Ему не выгодно, чтобы «Мифрил» начал на него охоту, он знает о наших возможностях. Он придет, непременно придет. И, зная его, могу с уверенностью сказать, что придет он не один. У нас мало шансов остаться в живых.  Не боишься?

Не удостоив Калинина ответом, мальчишка лишь яростно на него зыркает и стискивает оружие до боли в пальцах.

   - Ну-ну, - восклицает тот со смехом, - гляди, не убей меня раньше времени, я еще тебе пригожусь!

   - Вам лучше занять свою позицию, - ворчит Касим отворачиваясь.

   - Что ж… Ты знаешь, что делать. Если меня подстрелят – уходи, попытайся спастись. Маджид хотел, чтобы ты жил.

   - Маджида больше нет, - угрюмо произносит Касим, даже не повернув головы, - и моя жизнь не ваша забота.

   - Как знать.

Калинин глядит на узкие плечи и упрямый затылок мальчишки. Ему почему-то хочется, чтобы Касим обернулся и смотрел ему вслед, когда он будет уходить.  Но Касим так и не оборачивается.

Ждать ему приходится не так долго, как он опасался. Через четверть часа Калинин слышит шорох осыпающейся гальки под чьими-то шагами, и высокая фигура Гаула появляется из-за поворота узенькой горной тропинки. Гаул вышагивает легко и небрежно, словно прогуливаясь.  На первый взгляд он безоружен, однако Калинин хорошо знает, что это не так.  Приблизившись и одарив его своей неизменной ухмылкой, Гаул произносит:

   - Рад снова тебя видеть, Калинин. Ну, и зачем было от меня так долго бегать? Мы же с тобой, по сути, делали общее дело, не так ли?

Не торопясь с ответом, Калинин украдкой оглядывается.  Что не говори, место для встречи выбрано идеальное – беспорядочное нагромождение скал и камней вокруг может послужить укрытием для нескольких десятков человек. Но у них с Касимом имеется определенное преимущество – они оба очень хорошо знают это место. Каждый камень, каждый выступ в радиусе пятисот метров. Скольких бы стрелков Гаул не расставил вокруг, ни у одного из них нет настолько удачной позиции, как у Касима.

Калинин делает шаг вперед, как будто для того, чтобы поприветствовать Гаула; его движения неторопливы, исполнены миролюбия. И, нарочно запнувшись о камень, он наклоняется вперед, словно бы теряя равновесие. Это их с Касимом условный сигнал.  Шелестящее эхо одиночного выстрела уносится вверх по ущелью, спугивая птиц; пошатнувшись, Гаул медленно, очень медленно опрокидывается назад, с навечно застывшей на лице ухмылкой.  Отверстие от пули зияет точно в центре его лба – глаз у Касима на редкость острый. А через секунду Калинин уже катится вниз по каменистому склону; треск автоматных очередей отдается в ушах, пули вспарывают гальку в каких-то миллиметрах от его головы, но он все еще жив. Достигнув дна ущелья, он резво ныряет в заранее облюбованное укрытие, где его уже ждет автомат с запасной обоймой. Осторожно выглянув наружу, Калинин начинает понимать причину своего недавнего везения – его обстреливали всего лишь с одной точки, с оставшихся пяти позиций вели обстрел совершенно в другом направлении – в том, где должен был находиться Касим. 

Он торопливо открывает огонь, стремясь отвлечь на себя внимание противника. Ощущение непоправимой ошибки заставляет его на миг потерять хладнокровие. С самого начала он предполагал, что будет основной мишенью для людей Гаула, Касим должен был выполнить свою задачу и уйти. Но малолетний упрямец и не думал уходить, оставшемуся у него второму автомату и полному рюкзаку боеприпасов явно нашлось применение. 

Попытка покинуть укрытие и начать передвижение по направлению к убежищу Касима заканчивается неудачей, и, едва успев укрыться от града пуль, Калинин возвращается обратно, скрипнув зубами от собственного бессилия. Прислоняется затылком к нагретому камню, прикрыв на секунду глаза. Его мозг напряженно работает, ища выход из создавшейся ситуации. Нет… Нет, слишком далеко. Они разделены пространством, на данный момент непреодолимым. Он ничем не сможет помочь Касиму.  Ему остается лишь защищать собственную жизнь и ждать. Ждать, пока там, наверху автомат Касима даст последнюю очередь, а потом замолкнет, словно захлебнувшись. И это будет означать, что… Напрягшись, подобно струне, Калинин напряженно прислушивается. Нет, ему не показалось. К грохоту выстрелов добавился еще один звук – низкий гул пропеллеров. Неужели… Неужели они успели? Так быстро!  От взрывов содрогаются стены ущелья.  Покинув укрытие, Калинин выпрямляется во весь рост, стреляя уже в открытую. Настигнутые огнем с низко зависшего над ущельем вертолета, боевики Гаула пытаются скрыться, но шансов у них практически нет.  Короткими перебежками Калинин торопливо передвигается от укрытия к укрытию; затем, закинув за спину автомат с уже пустым магазином, взбирается по камням, обдирая в кровь ладони. Хрупкие каменистые склоны осыпаются под подошвами его ботинок, и он уже не слышит выстрелов, а слышит лишь свое тяжелое, свистящее дыхание и стук собственного сердца. 

Касим, присевший в обнимку с автоматом, прислонившись к камню и нахохлившись, словно галчонок, поднимает голову, заслышав его шаги.  Уголки его губ едва заметно приподнимаются, и Калинину вдруг  приходит в голову совершенно неуместная в данный момент мысль – а он на самом деле никогда не видел, чтобы Касим улыбался. Человек ведь должен уметь улыбаться, хотя бы изредка.

   - Я же приказал тебе уходить, - произносит он, стараясь придать тону максимальную суровость.

   - А вы разве мой командир? – мальчишка, в свою очередь, стремится  казаться дерзким, но голос у него не слишком уверенный.

   - Да, - твердо отвечает Калинин, – теперь да.

   - Ну и ладно…

Не закончив фразу, Касим медленно сползает на землю, оставляя на камне, к которому он прислонился, кровавый след.

Небо над головой ослепительно синее. Хочется нырнуть в эту невероятную, без единого облачка и пятнышка синеву, зависнуть в невесомости. Больно. Собственное тело кажется чересчур тяжелым и как будто чужим; каждый шаг Калинина, несущего его на руках, отдается болью, словно горячий уголек сидит где-то у него внутри, и перекатывается туда-сюда при малейшем движении. Гул пропеллера нарастает, становится оглушающе громким. Сейчас он оторвется от земли и станет легче. Сейчас…

*****************************

Хельмаджистан, Юго-Западная граница, тренировочная база для новобранцев, 10 июня 1998 год, 10.35

Капитан-лейтенант Идзумо, командующий базой, некоторое время молча разглядывает своего собеседника, словно некую диковинку, машинально постукивая по столу карандашом.

   - Надеюсь, ты это не всерьез?

Калинин, расположившийся в кресле напротив, усмехается в усы.

   - Ты мне еще потом сам спасибо скажешь.

Идзумо хмыкает, засовывает карандаш в стакан.

   - Помнишь, из чего состоит снаряжение рядового бойца? Винтовка штурмовая модели «манлихер» с пятью запасными обоймами, четыре гранаты, нож универсальный десантный, топорик, лопатка саперная малая, медпакет…, - перечисляет он скучным голосом, а Калинин молча слушает, продолжая загадочно усмехаться, - Мне продолжать?

   - Нет, не стоит.

   - Ну, тогда вспомни, сколько все это весит!

   - Да помню я, помню.

   - Если помнишь, зачем же ты предлагаешь мне зачислить в отряд ребенка десяти лет?

   - Касиму двенадцать.

   - Да какая разница! Он и двух шагов не сделает с эдаким грузом, не говоря уж о том, чтобы идти с ним в бой!

   - Я бы поспорил с тобой на деньги, Мотоки-кун, но у тебя ж семья, боюсь тебя разорить. Касим даст фору любому из твоих взрослых новобранцев, можешь мне поверить.

   - Не место ему здесь, - ворчит Идзумо, уже готовый уступить напору собеседника, - это ведь не лагерь для бойскаутов.  Те парни, которых мы сейчас обучаем, через пол года будут отправлены в районы боевых действий. 

   - Я знаю. Но если Касим окажется предоставленным самому себе, то он непременно присоединится к какому-нибудь партизанскому отряду, и его убьют примерно по прошествии несколько месяцев, плюс-минус. А так он получает шанс остаться в живых, и он воспользуется этим шансом, можешь быть уверен. 

   - Хм… Не знаю, что и сказать.

   - Скажи, что ты согласен.

   - Ладно уж, - вздыхает Идзумо, - я слишком многим тебе обязан, чтобы отказаться. Но мальчишке нужны документы, хоть какие-то.

   - Об этом я позабочусь.

В единственной палате больничного корпуса просторно, прохладно и тихо; из пяти имеющихся коек занята лишь одна, остальные аккуратно заправлены. Одетый в полосатую, на два размера больше, больничную пижаму и остриженный непривычно коротко Касим сидит на койке, скрестив ноги, лопает прямо из банки консервированные сливы и с умеренным интересом смотрит на крошечной видеодвойке «Тома и Джерри».

   - Да уж, - констатирует незаметно приблизившийся Калинин, - доктор Ким тебя избаловала окончательно!

   - А чего? – отвечает мальчишка довольно нахально, облизывая липкие пальцы.

   - Ничего. Хорошему солдату нужны не только боевые навыки, но и дисциплина. Надеюсь, ты этому научишься, и довольно скоро. Мне нужно уехать на время. Но я вернусь и заберу тебя с собой.

Ощутив серьезность момента, Касим вмиг забывает про банку со сливами. 

   - А вы… Вы дадите мне новое имя?

   - Да, - помедлив с ответом, произносит Калинин, -  У меня был друг, очень близкий. Он… Он погиб. Давно. Я думаю, он был бы только рад. Вы с ним похожи.

   - Как его звали?

   - Сагара. Сосуке Сагара.

Эпилог

Сенгава, 25 апреля, 2003 год.

   - Сосуке-е, чего ты там плетешься?!

Чидори оборачивается и ждет его, уперев руки в бока и нетерпеливо притоптывая ногой. На ее лице, как всегда, целая гамма эмоций – нетерпение, раздражение, беспокойство и… скрытая нежность. А маленькой компании одноклассников тоже поневоле приходится ждать, и все они смотрят на него с разными выражениями на лицах – Киоко с любопытством, Орен задумчиво, Казама вопросительно, Оно Ди нетерпеливо… И чего он в самом деле вечно плетется позади? Привычка. Привычка прикрывать тыл. Здесь все не так, как он привык. Здесь его полезные привычки превращаются во вредные, и вызывают раздражение у окружающих.  Наверно, сейчас нужно просто расслабиться, идти рядом с друзьями по аллее парка, слушать их беззаботную болтовню и смотреть, как солнце просвечивает сквозь листву.  Возможно, когда-нибудь он сможет. Возможно, когда-нибудь…

01.02.2006г.