Из ненаписанных мемуаров шевалье Ж. Р. де Лонжа:

Моя жизнь всегда была насыщенной и богатой событиями. Так что мои мемуары будут небезынтересны потомкам, буде мне посчастливится когда-либо оными потомками обзавестись. Хотя, учитывая мой образ жизни, это представляется маловероятным. Но речь не об этом. Желание изложить на бумаге некие странные события, произошедшие со мной, столь сильно, что я не могу ему далее противиться. Прочитав мое повествование, любой здравомыслящий человек сочтет меня еретиком либо сумасшедшим. Но я не сумасшедший. А что касается грехов и ереси, то святым был лишь Иисус, а я не более грешник, нежели все прочие. Моя вера в Бога всегда была достаточно гибкой, чтобы я мог вести тот образ жизни, что всегда вел. Меня никогда не пугали адские муки, вернее, я никогда о них не задумывался. Теперь же мне частенько приходят в голову мысли о вещах потусторонних. Я заглянул в бездну Ада и повеяло оттуда не жаром огненных печей, а холодом и пустотой. Бесконечность… Бесконечные иллюзии…  Когда-нибудь загадка Бесконечности будет разгадана. А пока я осознаю лишь одно – чтобы со мной не случилось в этой жизни, я всегда буду знать, что это еще не конец истории.

Мастер Иллюзий,

или

История  о  Магических  Близнецах

Раннее майское утро было чистым и свежим, как поцелуй девственницы; капельки росы блестели на нежной молодой листве, а жаворонки заливались в вышине, приветствуя выходящее солнце.

Из окна скромного экипажа я любовался загородными красотами и от души радовался, что мы, наконец, выбрались из провонявшего сточными канавами, великолепного, пышного и замшелого Парижа. Шарль де Шарден (барон де Круссон де Мостен) восседал напротив. Дражайший барон жаворонком отнюдь не был; в этот до неприличия ранний час он привык почивать сладким сном после очередного светского раута либо неспокойной, полной любовных утех ночи.

Голова его то и дело клонилась на грудь; он задремывал и просыпался, когда карета чересчур сильно подпрыгивала на ухабе. Тогда он кидал куда-то в пространство мученический взор из-под полуопущенных век и зевал, рискуя вывихнуть челюсти. Понаблюдав за ним некоторое время, я насмешливо изрек:

- Фи, господин барон, где ваши манеры? Хоть бы рот прикрывал, когда зеваешь!

Шарль проснулся окончательно; кинув на меня злобный взгляд из-под копны небрежно и наспех расчесанных кудрей, он выпрямился, сел поудобнее и начал поправлять манжеты.

- Какого черта! – Произнес он наконец. Это было самое крепкое выражение, какое он в состоянии был употребить. И означало оно крайнюю степень потери душевного равновесия. – Какого черта нужно было выезжать в такую рань!

- Я ведь уже говорил, до поместья Помфри часов пятнадцать езды при хорошей погоде. К вечеру как раз доберемся. Чем кормить клопов на каком-нибудь вонючем постоялом дворе, лучше уж прислонить усталые головы на мягкие перины дражайшего графа.

- Какие мы нежные стали, однако! – Проворчал Шарль желчным тоном. – Уж постоялый двор нам в тягость! Парижская жизнь сделала тебя мягкотелым, мон Шерри!

Я выслушал его, приподняв бровь.

- Чарли, тебе нужно почаще не высыпаться. Ты начинаешь становиться остроумным и язвительным.

Он фыркнул и, вынув из саквояжа маленький томик    каких - то стихов, попытался сосредоточиться на чтении. Это была мужественная попытка, так как перед его глазами все еще плавал туман, оставшийся от безжалостно оборванного сна, а от сильной тряски книжные строчки так и прыгали. Мне стало его жаль и, пересев к нему, я отобрал у него злополучную книжицу.

- Ну, и чем прикажешь мне заниматься? – Раздраженно вопросил он, - Всю дорогу глазеть в окно?

- У меня есть пара дельных предложений, - моя рука, прежде покровительственно похлопывающая его обтянутую бархатом коленку, вдруг скользнула ему между ног. От неожиданности он втянул воздух сквозь стиснутые зубы и напрягся как струна, а после сделал попытку освободиться от моих объятий. Но от меня не так просто было отделаться. Голова Шарля откинулась назад, дыхание участилось.

- Шерри, прекрати немедленно! – Простонал он.

- Угу! – Продолжая ласкать его, я отодвинул в сторону прядь его  волос и нежно обхватил губами мочку его правого уха, в котором покачивалась жемчужная капелька серьги. Кажется, я нашел способ скрасить нам эту поездку...

Любовные утехи в тряской карете – занятие весьма утомительное, посему мой нежный возлюбленный через некоторое время крепко спал, положив голову мне на колени. Я последовал его примеру и проснулся лишь, когда карета резко остановилась.

Продрав глаза, я выглянул в окно и обнаружил, что мы на постоялом дворе, а кучер распрягает усталых лошадей. Рассудив, что лошадям отдых весьма кстати, а нам весьма кстати хороший обед, я растолкал Шарля и потащил обедать.

Остаток пути прошел в приятной беседе и созерцании радующих душу красот природы. Когда солнце начало клониться к закату, я, невзирая на негодующие протесты Шарля, переместился из кареты на козлы, усевшись рядом с кучером. Мне хотелось подышать свежим воздухом, полюбоваться закатом и первым увидеть замок де Помфри.

- Долго еще? – Спросил я кучера.

- Уже подъезжаем.

Мы обогнули холм, покрытый редкой лесной порослью, и за поворотом нашим взорам открылся вожделенный замок.

Еще лет восемь назад в Париже почти никто не помнил имени графа де Помфри, невзирая на то, что его поместье располагалось всего в двенадцати часах езды от столицы. Франсуа Огюст де Помфри жил себе и жил долгие годы в своем порядком обветшалом родовом гнездышке вместе с многочисленным семейством. Занимался сельским хозяйством, изредка охотился, ходил в церковь и такая жизнь его, по-видимому, вполне устраивала. Все изменилось три года назад. Следует упомянуть, что был у графа любимый охотничий пес по кличке Берто. Это благородное животное, которое, по словам хозяина, отлично понимало человеческую речь, только что не говорило, прожило уже солидное по собачьим меркам количество лет, и пришло ему время помирать. Граф был безутешен. Решив собственноручно похоронить любимца, он отправился в заброшенный сад, что окаймлял южную часть поместья и принялся рыть яму. Он уже достиг метровой глубины, когда его лопата ударилась обо что-то твердое. Расчистив обнаруженный предмет от комьев земли, граф с изумлением обнаружил, что это крышка дубового, обитого железом сундука. Примерно четыре века назад Ромуальд де Помфри, далекий предок графа, отправляясь в путешествие, зарыл все свои деньги в саду, дабы не достались они в его отсутствие алчному кузену Гюставу. Граф Ромуальд сгинул      где-то на чужбине, и, волею случая, деньги не перешли по наследству его сыну, а остались лежать в земле, дожидаясь своего часа. И дождались. Как ни странно, неожиданно свалившееся на него богатство не вскружило графу голову, но зато вскружило голову его супруге. Она потребовала немедленного переезда в Париж, заявив, что уже и так погубила свою молодость в этой глуши. Граф подчинился; семейство де Помфри отправилось в столицу, где прожило около года, пока родовой замок подвергался тщательной реставрации. За этот период супруги исхитрились выгодно пристроить замуж двух старших дочерей, после чего граф, основательно заскучавший по родным местам, решил вернуться домой. Младшие дети последовали за отцом, так что и супруге волей-неволей пришлось составить им компанию.

Эту удивительную историю много раз рассказывали – пересказывали в модных салонах Парижа, так что я помнил ее очень хорошо. С самим графом я познакомился на приеме у виконтессы М., и он показался мне вполне славным малым, начисто лишенным каких-либо амбиций. Его грудастая супруга, кажется, положила глаз на Шарля, что меня ничуть не взволновало. Если бы я всякий раз испытывал волнение по подобному поводу, то давно бы уже лишился рассудка. Нынче же милейший граф решил с размахом отпраздновать двадцатую годовщину своего вступления в брак, и мы с Шарлем оказались в числе приглашенных на торжество.

Дорога стелилась вниз по склону, и замок Помфри открылся передо мной как на ладони. Я ни черта не смыслил в архитектуре, но даже я мог прикинуть, каких  трудов стоило превратить поросшее мхом средневековое строение в одно из самых красивых поместий, какие я когда-либо видел.  От позолоченных флюгеров на верхушках четырех башенок по углам особняка до узорчатой чугунной решетки, увитой плющом, замок был великолепен. Он сверкал новеньким фасадом в золотистых предзакатных лучах, и казался проголодавшемуся путнику, то бишь мне, пышным, румяным пирогом.

Мои кулинарные и эстетические изыскания прервал Шарль.

-        Шерри, ты так и собираешься въехать в поместье, сидя рядом с кучером? – осведомился он раздраженным тоном, - Хочешь, чтобы тебя приняли за моего лакея?

Мне пришлось признать его правоту и пересесть обратно в карету.

У парадного крыльца царила суета, видно мы были не единственными запоздавшими гостями.

-        Гляди-ка! – Шарль толкнул меня в бок, указав на фургон, что проворно разгружали дюжие молодцы в графских ливреях.

-        Неужели театральная труппа?! -  я спрыгнул с подножки вслед за Шарлем, - Ай да граф!

-        Да еще какая труппа, одна из лучших!

Шарль резво направился к длинноногому тощему субъекту, что руководил разгрузкой декораций и прочей театральной утвари.

-        Эй, сударь!

Долговязый обернулся и с улыбкой шагнул навстречу Шарлю. Он был уже не молод; седые кудри, обрамлявшие его приличных размеров лысину, делали его похожим на добродушного паяца. Шарль подозвал меня.

-        Познакомься, это Паоло Лири, владелец театра «Лиры и музы» и мой хороший друг!  - Шевалье де Лонж…-

-        Еще один хороший друг, - закончил я за Шарля.

Рукопожатие мсье Лири было осторожным и почтительным, видно помимо Шарля немногие аристократы с такой готовностью протягивали руку комедианту.

-        Ну, мсье Лири, какой сюрприз вы нам приготовили и чем собираетесь нас попотчевать?  - осведомился я.

Тот лишь улыбнулся.

-        Эй, прекрати! – со смехом остановил меня Шарль, - ты же не хочешь испортить всем сюрприз!?

-        Мой Бог, наконец-то! – послышался откуда-то сверху знакомый голос.  Сам граф де Помфри спускался к нам по лестнице, смешно перебирая короткими ножками в белоснежных чулках. Его руки были разведены в стороны, словно он намеревался заключить нас в объятия, а добродушная, не изобличающая высокий интеллект физиономия, так и сияла.  Еще впервые увидев его сиятельство, я подумал, что он готовый персонаж для карикатур.  Всевышний видно решил здорово пошутить, когда лепил эту несуразную фигуру: граф был нормального среднего роста, но при этом являлся обладателем невероятно коротких ног и невероятно вытянутого туловища. Если водрузить на этот монумент огромную голову, увенчанную вдобавок пышным париком, то портрет дражайшего графа будет готов.

-        Барон, шевалье! – воскликнул он с упреком, - я ждал вас еще вчера!

-        Неужели мы прибыли последними?  - спросил Шарль виновато, - я умоляю простить нас за задержку, мой друг шевалье всегда так долго собирается!

-        Да ведь это же ты…! – я, было, попробовал возмутиться столь явной несправедливостью, но Шарль так ткнул меня локтем под ребра, что у меня перехватило дыхание.

-        О, не стоит извинений! Мы ожидаем еще маркиза де Морней с семейством, вот уж кто всегда долго собирается! Ах, да что же мы стоим! – спохватился хозяин, - Прошу вас в дом! Ваш багаж отнесут в приготовленные вам комнаты, а через час прошу вас в гостиную к ужину.

Моя комната оказалась вполне комфортной, а если честно, то даже более комфортной, чем наше с Шарлем скромное обиталище в Париже. Но самое главное,  она была по соседству с комнатой Шарля, и у нас даже оказался общий балкон – широкий, полукруглый, выложенный белоснежным мрамором.

Наскоро разобрав пожитки, я постучался к Шарлю и вошел, услыхав изнутри любезное приглашение. Он был занят тем, что держал на вытянутых руках свой любимый вишневый, шитый золотом кафтан и разглядывал его с таким глубокомысленным видом, словно решал сложную математическую задачу.

-        Чем занимаешься? – я присел на край его широкой кровати, предварительно отодвинув в сторону ворох одежды.

-        Эй, аккуратней, не помни! – возмутился Шарль, - я прикидываю, что бы надеть.

-        Да ладно, это ведь просто ужин! Празднество начнется завтра.

-        И то верно.

Он начал было переодеваться, но остановился вдруг и недовольно уставился на меня.

-        Может быть ты выйдешь и позволишь мне привести себя в порядок?!

-        Стесняешься меня? – насмешливо спросил я, не сводя глаз с его груди в широком вырезе полу расстегнутой рубахи, - С чего бы это?

Нахально растянувшись на его мягком ложе, я удовлетворенно вздохнул.

-        Кровать у тебя вроде получше.  Я у тебя переночую, ты не против?

Он возмущенно фыркнул, тряхнул кудрями.

-        Ну, ты и наглец! На ночь я запру дверь, так и знай!

-        Ну-ну! – я усмехнулся, поднимаясь и направляясь к выходу, - Тогда до встречи за ужином!

Ужин для меня явился весьма ожидаемым событием. Я был так голоден, что поначалу почти не замечал лица гостей, коих собралось за столом человек пятьдесят, не считая самого графа и его домочадцев, не слушал разговоров.  Меня едва хватало на то, чтобы соблюдать приличия за столом и односложно отвечать на вопросы своего соседа справа – тучного пожилого господина, чье имя я знал, но запамятовал. Этот господин основательно поднадоел мне своей болтовней, зато мой хмурый сосед слева не причинял мне никаких беспокойств, поелику беседовать предпочитал исключительно с бутылкой.

Шарль оказался на противоположном конце стола, как раз по правую руку от графини де Помфри, чьи необъятные груди, практически возлежали на столе рядом с ее тарелкой.  Мне это показалось отнюдь не случайным совпадением. Графиня так активно занимала его беседой, что бедняга сильно рисковал остаться голодным.

Слегка утолив голод и начав воспринимать окружающий мир, я поглядывал на Шарля время от времени, одновременно ревнуя, забавляясь и злорадствуя, ввиду его интересного положения. Ему всегда очень везло (или не везло?) на женщин, особенно на женщин, коим было за сорок.  Еще меня сильно занимала мысль, удастся ли мне проникнуть к нему нынче ночью.  Несмотря на день, проведенный в дороге, сна у меня не было ни в одном глазу, напротив, я ощущал некий подъем души, который обычно толкает человека на всяческие свершения и любовные подвиги.  Я предвкушал и испытывал легкую эйфорию от этого предвкушения. Но эта эйфория вдруг была нарушена, самым неожиданным образом. Словно алый туман окутал вдруг мой мозг, мысли спутались, а чувства необычайно обострились. «О, Боже, что это?» - едва не произнес я вслух… 

Сон слетел с меня мгновенно, не оставив после себя обычного легкого дурмана.  Я сидел на кровати и широко распахнутыми глазами глядел в полумрак.

Наверно со всеми такое бывает хотя бы раз в жизни – когда просыпаешься среди ночи и не можешь в первые секунды вспомнить не только где ты находишься, но и кто ты есть. Я прерывисто вздохнул; память возвращалась, и я уже ясно различал очертания знакомой комнаты в поместье Помфри, полуоткрытую дверцу балкона и портьеру, вздувшуюся от сквозняка; слышал лай собак где-то вдалеке, стрекотание сверчка и тихое дыхание Шарля у своего левого бока. Все было в порядке. Хотя нет, не совсем.  Я вдруг понял, что мои воспоминания о прошедшем ужине обрываются на определенном моменте, а далее следует полный сумбур.  Вот, я сижу с бокалом вина в руке, который один из лакеев пополняет с радующей меня регулярностью, сижу, поглядываю на Шарля… Дальше… Вроде бы подали десерт, голоса собравшихся за столом стали громче и оживленнее. А мне не сиделось на месте. Горячая алая волна заполнила мое сознание, и я начал рассеянно воспринимать реальность. Я был вроде как пьян, хотя выпил не так уж много. Нет, состояние мое лишь отдаленно напоминало опьянение, это было некое мучительное нетерпение, что-то рвалось у меня изнутри, что-то толкало меня, побуждало к действию. Мне захотелось тотчас же стремглав выбежать из гостиной, но это означало нарушение всяческих приличий, посему я опрокидывал бокал за бокалом, стремясь залить вином бушующий внутри пожар,  и не обращая внимания на изумленно – обеспокоенные взгляды Шарля.

Мучительно затянувшийся для меня ужин подошел – таки к концу. Когда мы выходили из гостиной, Шарль как бы случайно и небрежно поддерживал меня под руку, боясь видно, что после такого количества выпитого я просто свалюсь с ног.  Я, однако, был почти трезв, либо ощущал себя таковым.  Любезно распрощавшись с хозяевами и гостями и пожелав всем доброй ночи, мы с Шарлем свернули по направлению к нашим покоям, следуя за лакеем, что торжественно нес тяжелый подсвечник,  хоть в коридорах и так было светло.

Что-то недовольно бурча себе под нос, Шарль провел меня в мою комнату и уложил на кровать. Я приподнял голову с подушек,  глупо ухмыльнулся.

-        Чарли, ты ведь не забыл, что сегодня я ночую у тебя?

-        О, мой Бог! – заметно было, что он едва сдерживался, чтобы не наговорить мне всяческих приятных вещей,  - Утром поговорим!

Он вышел, хлопнув дверью. Дальнейшие события развивались, насколько я помню, следующим образом. Вознамерившись встать, я с третьей попытки осуществил задуманное, вышел на балкон и проник в комнату Шарля через балконную дверцу, которую он, конечно же, забыл запереть. Тот покусился было сперва выставить меня вон тем же путем при помощи пинка под зад, но скандалы вызывают столько шума! Посему ему ничего не оставалось, кроме как принять непутевого любовника в объятия.

Я обернулся к Шарлю, провел ладонью по его спутанным кудрям, подумав вдруг, что тот лакей, который принесет ему утром воду для умывания, будет весьма удивлен, увидев нас в одной постели.

Я сполз с кровати, натянул штаны и, подобрав свою одежду, разбросанную по всей комнате, убрался восвояси тем же путем, каким сюда и явился. При этом меня качало из стороны в сторону так, словно я шагал не по полу, а по корабельной палубе.

С утра я ощущал себя полностью разбитым. Все симптомы похмелья, плюс ломота в мышцах, словно меня накануне пинали ногами.  Абсолютно не хотелось вставать, а мысль о завтраке вызывала тошноту.  Отправив лакея на кухню за рассолом, уксусной эссенцией и кофе, я вновь растянулся на постели, слегка постанывая.

-        С добрым утром! – Шарль вошел ко мне без стука, что в принципе было ему не свойственно. Но что меня особенно поразило и вызвало приступ жгучей зависти, так это его вид. Он выглядел свежим, сияющим и прекрасным, словно новенький золотой луидор, только что отчеканенный на монетном дворе Его Величества.

-        Отвратительно выглядишь! - констатировал он,  как мне показалось,  с ноткой злорадства.

-        Спасибо за комплимент,  - я отвернулся, чтобы не дать ему любоваться своей опухшей физиономией, - прости, что не могу ответить тебе тем же.  Как я понимаю, ждать хоть капли сочувствия мне не приходится. 

-        Ты правильно понимаешь.  Однако, я хотел бы прогуляться перед завтраком,  и ты составишь мне компанию. Ради этого я готов постараться.

С этими словами он выставил вон явившегося со средствами скорой помощи лакея и занялся мною самостоятельно. Если учесть, сколько раз нам с ним приходилось оказывать друг другу услуги подобного рода, то можно без труда догадаться о нашем богатом опыте в тех процедурах, что проделывал со мной Шарль.  Так что примерно через пол часа я был умыт, причесан, одет и уже не так похож на покойника, восставшего из могилы.  Шарль полюбовался на результаты своих трудов, хлопнул меня по плечу и заявил в качестве утешения, что мне даже идет эта интересная бледность и круги под глазами.

Солнце слепило; утро было чудесным, трава под ногами зеленой и шелковистой, а приусадебный парк поражал своим великолепием. Шарль шагал вприпрыжку подле меня, словно резвый мальчуган, отбегал в сторону, склонялся над розовыми кустами, громогласно выражая свой восторг окружающими нас красотами. Давненько я не видел его таким, и у меня даже зародилось подозрение, что его обуяло то же легкое безумие, что и меня накануне вечером. Прогуливаясь таким образом, мы вышли на одну из боковых аллей, обрамленную по обе стороны порослью кустарника высотой в человеческий рост. Из-за этой живой изгороди доносились звуки, заставившие нас тревожно переглянуться и ускорить шаги.  Судя по голосам, там находилось человек пять, или более, а характерный звон и взвизги, что издает металл, столкнувшись с металлом ни с чем нельзя было спутать – это был, несомненно,  звон клинков.

Обогнув изгородь, мы очутились на небольшой поляне под сенью двух раскидистых каштанов, где обнаружили семерых гостей любезного графа за вполне невинным занятием. Нет, это была не дуэль, хвала Небесам. Но так как одним из этих семерых был маркиз де Морней, то настоящей дуэли можно было ожидать в самом скором времени. Трудно было себе вообразить человека более заносчивого, несдержанного и самолюбивого, чем вышеупомянутый господин. Его любимым занятием было распространять о себе самые безумные и скандальные слухи. О нем говорили как о выдающемся путешественнике, который объездил весь мир и попадал в самые невероятные ситуации, как об удачливом игроке, непревзойденном дамском угоднике, но самой большой его гордостью была слава непобедимого фехтовальщика.  И он изыскивал малейшую возможность доказать свою непобедимость. Если не было повода для дуэли, то он устраивал бескровные состязания, наподобие того, что разворачивалось нынче перед нашими глазами.

Эффектно обезоружив своего противника – молодого г-на д’Ормона – маркиз обернулся к нам, отсалютовав шпагой.

-        Добро пожаловать, господа!

Мы обменялись приветствиями с остальными гостями, а несносный маркиз тем временем выговаривал побелевшему от унижения д’Ормону:

-        Вы очень способный юноша, видит Бог. И с другим противником у вас было бы больше шансов, так что не вижу причины сильно расстраиваться! – с этими словами он покровительственно похлопал беднягу по плечу.

-        Что за заносчивая скотина! – возмущенно пробормотал Шарль мне на ухо,  - Ему мало, что он победил?!

Я изумленно на него покосился. Глаза Шарля метали молнии, руки сжимались в кулаки.  Он явно был не в себе. Шарля всегда возмущали подобные вещи, но при этом он реагировал на них довольно сдержанно.

-        Почему бы тебе не поставить его на место, а?

Мое изумление достигло предела. Мой милый мальчик Шарль, горячий противник насилия, предлагал мне ввязаться в  дуэль, пусть даже не  настоящую! У меня возникло желание остудить его пыл.

-        Послушай-ка, ты меня с кем-то путаешь! Если память мне не изменяет, то я занимаюсь не тем, что восстанавливаю попранную справедливость и защищаю чью-то честь. Скорее наоборот. И если ты возмущен поведением этого субъекта, то давай, осади его.  А я хотя бы ненадолго хочу забыть, что способен держать в руках оружие.

Шарль, слушая мою тираду, кусал губы, а маркиз тем временем уже оглядывался в поисках новой жертвы.

-        Ла Феррье, дружище, не желаешь поразмять конечности?

-        Нет, благодарю, -  отвечал названный господин с легким смешком, - я слишком долго сидел сиднем, боюсь,  после такой разминки мне будет трудно восстановить дыхание!

-        Давай, дерзай, -  бросил я Шарлю и повернулся,  чтобы уйти.

Но не успел.

-        Шевалье де Лонж, я полагаю? – настиг меня голос маркиза.

Я обернулся.

-        Вы правы. Хотя мы не были представлены.

-        Я давно искал встречи с вами.

-        Вот как? – я ощутил легкий укол тревоги, - И зачем же, позвольте спросить?

Маркиз хищно усмехнулся.

-        Затем, что у вас репутация одного из лучших фехтовальщиков в стране. И вы единственный, с кем мне еще не приходилось скрещивать шпагу. Надеюсь, вы не откажете мне в этой небольшой любезности?

-        Вы ошибаетесь, - ответствовал я флегматично, -  вы спутали меня с моим другом де Шарденом. Это он пользуется репутацией одного из лучших фехтовальщиков.

Прочие присутствующие с изумлением слушали наш диалог. В самом деле, из нас двоих именно Шарль был известен как «мастер клинка». Этим титулом он обзавелся, сам того не желая, после того как вышел победителем из трех дуэлей.

-        Не думаю, что это ошибка,  - продолжал настаивать маркиз, - надеюсь, вы помните малыша Ксавье, а?  Он много рассказывал мне о вас.

-        Что ж… , - я замялся, помянув недобрым словом «малыша Ксавье», - Сейчас не самый удобный момент. Граф ждет нас к завтраку, кроме того, у меня нет при себе шпаги… Но, как-нибудь мы с вами…

-        Шевалье, это мелочи! До завтрака еще есть время, а шпагу вам одолжит д’Ормон.  Итак?

Отказаться на глазах у стольких людей было немыслимо, меня сочли бы малодушным.  Посему, я покорно принял шпагу д’Ормона, насадил на острие защитный наконечник из мягкой древесины и расположился напротив де Морнея. Назло Шарлю,  я не  стал демонстрировать публике слабые места де Морнея,  каковых у него было предостаточно. Я просто ушел в глухую защиту, доводя противника до бешенства и до изнеможения своей неприступностью. И с пробудившимся злорадством наблюдал, как широкая физиономия маркиза под тщательно завитым париком медленно багровеет и  лоснится от пота. Я мог продолжать так довольно долго, даже в своем теперешнем не слишком бодром состоянии, но нас прервали.

-        Святые Небеса, да что же это! – граф де Помфри стоял в нескольких шагах от нас, воздев руки к  небу. – Маркиз, как вы могли! Не успели приехать, как тут же устраиваете смертоубийство! 

-        Полноте, друг мой, как вы могли про меня такое подумать!  - маркиз был явно рад сделать перерыв и теперь вытирал лоб кружевным платком, - Я никогда не смог бы пролить кровь  под сенью вашего гостеприимного жилища! Мы с господами просто решили немного размяться перед завтраком.

-        Тогда я вас прощаю, - отвечал граф с видимым облегчением, - предлагаю вам и шевалье де Лонжу согласиться на ничью и проследовать к завтраку.

-        Охотно, -  я протянул руку маркизу, и тот пожал ее, пробормотав так, чтобы слышать мог только я:

-        Я жажду реванша, любезный де Лонж. В любое удобное для вас время!

-        И вы его получите.  Но не обязательно этот реванш прольет бальзам на ваше уязвленное самолюбие!

Он наградил меня красноречивым взглядом, дающим понять, что я нажил себе врага, и мы отправились завтракать.

День оказался насыщенным и богатым на происшествия. После завтрака, к которому я практичеки не прикоснулся, охотились на кабана; я был, наверно, единственным из гостей, кто не испытывал от охоты ни малейшего удовольствия. Шарль пребывал в ударе – невероятно активный и предприимчивый, он оказался среди тех, кто занял наиболее выгодную позицию для стрельбы, как раз в том месте, куда егеря гнали зверя. Мне поневоле приходилось не отставать от него, поскольку я беспокоился, что от такого избытка энергии он где-нибудь свернет себе шею.  И, в конечном итоге, именно он стал героем дня, свершив выстрел настолько удачный, что о нем, несомненно, станут говорить еще очень долго. Я подозревал, что в его везении присутствовал элемент испуга – Шарль находился впереди нас, и огромная клыкастая свинья выскочила из кустов прямо под копыта его лошади.   Однако, следует отдать должное его быстрой реакции, поскольку он молниеносно вскинул ружье и всадил пулю точно под левую лопатку зверя, в то время, как мы и глазом моргнуть не успели. По пути в Помфри, Шарля засыпали поздравлениями; он принимал их с достоинством, улыбался, но был бледен, и капельки пота блестели на его переносице. Я наблюдал за ним с тревогой -  все это сильно напоминало мне меня самого накануне, когда эйфория сменилась полным опустошением.

Вскоре он, однако, полностью пришел в себя,  и вечером мы с ним отправились на представление, что давали в аудиенц-зале замка, перестроенном для этого случая под импровизированный театр. Играли «Женитьбу Фигаро»; в Париже мода на Бомарше достигла своего пика, и спектакль добавил нашим увеселениям столичного лоска. К моей величайшей досаде, по соседству со мной расположился дряхлый старец, виконт дю Рошаль. Он  ворчал у меня под ухом, не замолкая, при этом отвратительно картавил, так что часть спектакля была безнадежно испорчена.

-        Этот Бомарше настоящий смутьян! – вещал виконт, надсадно кашляя и стуча по полу тростью, - его спектакли следовало бы запретить, они развращают публику, опрокидывая священные устои! Вы не согласны со мной, юноша? – он обратил на меня пронзительный взгляд из-под дряблых век.

-        Я слыхал, что господин Бомарше состоит на службе короля и пользуется благосклонностью Его Величества. А его пьесы весьма недурны.

-        И все равно, он смутьян! – возгласил виконт с тупым старческим упрямством, после чего поджал губы и лишил меня своего сиятельного внимания, чем несказанно осчастливил.

Спектакль прошел успешно, и этот знаменательный день завершился фейерверком на огромной лужайке перед особняком.

Шарль затерялся где-то в толпе гостей, и я, усталый донельзя, отправился в свою комнату, решив немного отдохнуть. Поднявшись по лестнице на второй этаж, я свернул направо, и в конце коридора, где располагались наши с Шарлем покои, услыхал голоса. Говорили тихо, невнятно и с придыханием; женский голос определенно принадлежал графине де Помфри, а мужской, несомненно, Шарлю. О чем шла речь, я не разобрал, но зато хорошо разглядел фигуры собеседников.  Графиня в процессе разговора так и норовила прижаться к Шарлю своим необъятным бюстом, а тот потихоньку пятился, но вскорости отступать ему стало некуда – позади находилась дверь его комнаты.  Я двинулся по направлению к парочке, нарочито стараясь производить как можно больше шума при ходьбе. Графиня вздрогнула, отступив; ее взгляд, в котором ясно читалось пожелание мне оказаться где-нибудь подальше отсюда, был весьма красноречив. Я изобразил смущение.

-        О, простите! Мой друг барон исчез с празднества так внезапно, что я отправился его разыскивать. Надеюсь, я не слишком помешал беседе?

-        Отнюдь! – голос Шарля был бодр без преувеличения, - Любезная графиня как раз собиралась вернуться к гостям и желала мне доброй ночи!

-        Да-да, конечно! – она уже овладела собой настолько, чтобы одарить нас приветливой улыбкой, - Доброй ночи, господа!

Мы раскланялись, и Шарль провожал даму мученическим взором, пока она не скрылась из виду. Я похлопал его по плечу.

-        Не огорчайся, друг мой! Пусть сегодня я испортил тебе свидание, но у тебя еще достаточно времени, чтобы наверстать упущенное!

Он не нашел ничего уместнее, чем сорвать раздражение на мне.

-        Мне надоели твои издевки, черт подери! И вообще, я устал от тебя! В последнее время ты постоянно ходишь за мной, словно надзиратель! По какому праву?! Ты мне никто, слышишь! Убирайся!

Закончив тираду, он влетел в свои покои, и так хлопнул дверью у меня перед носом, что стены ощутимо дрогнули. Я передернул плечами, пробормотав:

-        Не стоит благодарности, дружище. Рад был помочь!

Следующим утром я встал ни свет, ни заря. Настроение у меня было приподнятое, несмотря на размолвку с Шарлем. Я совершил легкую прогулку к отдаленному пруду, поросшему осокой и тиной, и, возвращаясь с небольшим свертком в руках, был так доволен собой, что даже принялся насвистывать. 

К завтраку явилось чуть больше половины гостей; остальные погуляли накануне с таким размахом, что совершенно не желали вылезать из постелей. Шарль, сидевший напротив, был слегка бледным и осунувшимся; я подчеркнуто игнорировал его, обмениваясь веселыми репликами с сидевшим по соседству д’Ормоном и еще парой молодых людей. Хозяева чуть запоздали; когда же они, наконец, почтили нас своим присутствием, то всем бросился в глаза их нездоровый вид, ясно указывающий на дурно проведенную ночь.

-        Что случилось с графом и графиней? – с любопытством спросила д’Ормона дама в рыжем парике, что сидела рядом с Шарлем.

Тот со значительным видом закатил глаза.

-        Говорят, ночью в их спальне был пожар!

-        Невероятно! Должно быть, переполох случился ужасный, почему же я ничего об этом не знаю?

-        Полагаю, ваша комната расположена в другом крыле.

-        Верно. Расскажите же мне, как все было, я умираю от любопытства!

-        Увы, мадам, я так крепко спал, что ничего не слышал!

Дама не угомонилась, принявшись расспрашивать всех подряд, так что спустя минуту большинство гостей украдкой обсуждало новость. Мы с д’Ормоном и двумя молодыми шалопаями обменялись многозначительными взглядами, пряча ухмылки.  Накануне ночью мы хорошо потрудились. На спектакле я заприметил великолепно выполненную декорацию, изображающую дверь из резного дуба, отделанную серебром, и часть стены. Она сильно напоминала дверь в спальню графа и графини. План розыгрыша тут же созрел в моей голове, а сообщники нашлись очень быстро. Мы «одолжили» декорацию у мсье Лири, и, протащив ее ночью в спальню хозяев, загородили настоящую дверь бутафорской. Затем, смастерив из тряпок и камыша фитиль, который не горел, но обильно дымил и издавал зловоние, мы подсунули его прямо под супружеское ложе нашего гостеприимного хозяина и его любимой жены.  После, стоя под окнами, мы давились со смеху, слушая, как они в панике мечутся по комнате, не в состоянии найти выход, и зовут слуг. Признаю, мы совершили крайне недостойный поступок и злоупотребили гостеприимством любезного графа, но мои сообщники слишком много выпили, чтобы это осознавать, а у меня на то были свои причины.

Тем временем, трапеза продолжалась. Один из лакеев торжественно внес большое блюдо, накрытое серебряной крышкой со «специальным завтраком» для графини. Она непрестанно жаловалась на слабое здоровье, и в еде строго следовала рекомендациям личного врача. Никто не заострил внимания на этом моменте, а я склонился ниже над своей тарелкой, делая вид, что поглощен едой, и стал единственным из присутствующих, кто не вздрогнул, услыхав визгливый душераздирающий вопль. Многие повскакивали со своих мест, чтобы лучше видеть, что произошло; послышался звон разбитого стекла. Смертельно бледная графиня обмякла в своем кресле, приложив пухлую ладонь к вздымающейся груди и выпученными глазами глядя на стоящее перед ней блюдо, с которого услужливый лакей только что снял крышку. На белоснежном фарфоре сидела, раздувая щеки, огромная, лоснящаяся, отвратительного вида жаба. 

После завтрака я спускался по лестнице в сад, когда услыхал сзади быстрый топот. Двенадцатилетний рыжеволосый отпрыск графа по имени Робер - Оноре нагонял меня, и я замедлил шаг, дожидаясь пока мальчишка приблизится. Он поравнялся со мной, прерывисто дыша, и произнес:

-        Шевалье, так не честно!

-        Прошу прощения?

-        Из-за вас меня только что выпороли!

Я подумал, что это становится забавным.

-        Сочувствую. Но при чем тут я?

Он встал передо мной, нахально загородив дорогу. Нет, мальчишка определенно напоминал мне меня самого в детстве. Совсем не похож на графского сына, скорее на дерзкого юного бродяжку, которого наспех отмыли и обрядили в приличный костюм.

-        Я видел вас сегодня утром, - заявил он, -  Вы ходили на пруд. Это вы подложили жабу моей матушке, а все решили, что это я! Родители знают, что я люблю таскать домой всякую живность и прятать ее у себя в комнате! Но на этот раз я не виноват!

-        Так…, - я заложил руки за спину с озабоченным видом, - Значит, ты выследил меня! Ловок, нечего сказать! И почему же ты не рассказал всем правду?

Он широко ухмыльнулся, глянул на меня с хитрецой.

-        Я подумал, что если я промолчу, вы будете мне благодарны!

-        А о размерах моей благодарности ты тоже подумал?

-        Думаю, золотого луидора будет достаточно!

Я оценил предприимчивость мальчишки.

-        Э, да ты, братец, обнаглел! Ты знаешь, как это называется, а? Это называется шантаж, и подобное поведение недостойно дворянина!

Он слегка оробел, но не настолько, чтобы потерять нахальство.

-        Ваш поступок тоже нельзя назвать образцовым, сударь!

-        О, нет, это совсем другое! Мой поступок всего лишь шутка, невинная шутка, а шантаж дело грязное, и вдобавок рискованное, - вынув руки из-за спины, я неожиданно ухватил его за шиворот. Мальчишка дернулся, заскользил каблуками о ступени. Я наклонился близко к его лицу. – Сегодня ты просишь луидор, потом захочешь больше. Так всегда бывает. Так что мне проще сейчас разжать руку и позволить тебе свернуть шею на этой крутой лестнице,  – неприкрытый ужас мелькнул в мальчишкиных раскосых серых глазах, - Понимаешь меня? Понимаешь, почему шантаж дело рискованное?

-        Д-да, сударь! Пожалуйста, отпустите!

Я привел юного Робера в устойчивое положение, отпустил и заботливо поправил на нем смятый ворот рубахи. Он моргнул, приходя в себя, и, повернувшись, припустил прочь с такой скоростью, что я вряд ли угнался бы за ним, если бы захотел.

День я провел в одиночестве, а примирение с Шарлем состоялось лишь после вечернего спектакля. На этот раз играли «Плутовство Скапена», веселенькую комедию в жанре итальянских «дель арте». Я мысленно одобрил репертуар мсье Лири, который чутко уловил стремление собравшейся публики развлечься, не загружая ум и душу ничем печальным и трагическим.

Ближе к ночи намечался торжественный ужин и бал. Я не любил танцы и отсиживался в уголке, а Шарль то и дело мелькал среди танцующих, и, как я подозревал, не прочь был привлечь мое внимание. Наконец, я не выдержал и, оторвавшись от выпивки, пошел мириться. На примирение я всегда шел первым, такова была моя судьба.

-        Эй, сударь! – Он обернулся, и, как мне показалось, в его глазах мелькнули радость и облегчение, - Позвольте пригласить вас на танец!

Шарль рассмеялся. Он умел улыбаться и смеяться так, что невольно заражал всех окружающих легкостью и светом. Мы отошли в сторонку, дабы не мешать танцующим.

-        Итак, -  произнес я, когда мы удобно устроились в углу под декоративным цветущим деревцем в кадке, - Я так думаю, ты мне хочешь что-то сказать. А если точнее, то принести свои извинения. Если конечно твоя дважды баронская гордость не сильно пострадает, если ты станешь извиняться перед каким-то проходимцем.

Шарль поморщился.

-        Прекрати пожалуйста! Больше всего я ненавижу, когда ты начинаешь строить из себя отверженного! Ты такой же дворянин, как и я!

-        Ну-ну! -  я усмехнулся, закинул ногу на ногу. – Но тебе придется признать, что я обладаю рядом талантов, совершенно несовместимых с дворянским достоинством.

-        Не понимаю, о чем ты?

-        Например, я могу собственноручно наколоть дрова. Или приготовить обед. Да что там обед, я даже способен починить прохудившуюся крышу дома! А самое страшное – я вовсе не понаслышке знаю, как вдевается нитка в иголку!

Шарль некоторое время изучал меня, склонив набок голову. Затем произнес:

-        Не понимаю, ты ведь не всерьез считаешь, что это тебя каким-то образом унижает?

-        Все, сдаюсь! – я рассмеялся и шутливо вскинул руки кверху. – Ты слишком часто посещаешь разные дурацкие клубы и придерживаешься чересчур либеральных взглядов, чтобы оценить мой сарказм! Однако, мы отвлеклись от темы. Я, сударь мой, покуда еще считаю себя незаслуженно обиженным. 

Он всегда ненавидел извиняться. И я был бы рад избавить его от этого мучительного процесса, но тогда он куда чаще давал бы волю раздражительности и прочим дурным чертам своего характера. Однако Шарль так и не успел произнести ни слова.

В следующий момент  знакомая алая пелена накрыла нас обоих, словно гигантский плащ. Окружающие нас звуки словно бы отдалились, а обоняние и остальные ощущения обострились до предела.  Шарль сидел напротив меня, но не то чтобы слишком близко. Однако, теперь аромат его духов окутывал меня с ног до головы, словно мы пребывали в объятиях друг друга; я видел поверхность его кожи так ясно, словно рассматривал его через увеличительное стекло – каждый бугорок, каждую едва заметную родинку и синеватый след от бритья на подбородке, ранее скрытый под слоем пудры.  Кровь прилила к его лицу, вызвав румянец на щеках и сделав пурпурными губы. Я ясно слышал его учащенное дыхание и физически ощущал сжигавшую его жажду. Вот он прерывисто вздохнул и провел языком по пересохшим губам; забытый бокал с вином в его руке слегка подрагивал, грозя расплескать содержимое.  Этот чувственный жест  вызвал во мне эмоции такой непреодолимой силы, что никакая даже самая твердая воля, никакой даже самый изощренный разум не помогли бы с ними совладать.  Мне захотелось коснуться этих губ немедленно; я ощущал, что если не сделаю этого, то просто сгорю. Я поднялся, и, ухватив Шарля под руку, увлек его за тяжелую бархатную портьеру малинового цвета, что скрывала небольшую нишу в стене.

Я прижимался к нему всем телом; я не хотел, не мог отпустить его ни на миг, никогда. Мы были единым целым, нас разделили, но теперь… Впиваясь страстным поцелуем в его губы, жадно проникая в него языком, я осязал алую пелену, нахлестывающую волнами, ту, что грозила поглотить нас целиком. Шарль видимо сохранил какие-то крохи рассудка, так как пытался сперва отстраниться и заговорить со мной. Но его сопротивление вскоре ослабело, тело обмякло, отдавшись на волю чувственности. Я ощутил вдруг, как что-то твердое и упругое уперлось в мое бедро, и это ощущение вымело из моей головы последние остатки мозгов.  Мои руки, обвившиеся вокруг тела Шарля, нашарили застежки его панталон и управились с ними так быстро и ловко, что он даже не успел ничего заметить. Я скользнул вниз, опустившись на колено, и нашел губами предмет своих вожделений.

Мир вокруг нас исчез, утратил смысл и  превратился в плоскую картонную декорацию. Из всех цветов и красок остались только все оттенки красного – две алые капельки крови, выступившие на прокушенной губе Шарля; две рубиновые капли вина, что упали на отворот его любимого вишневого кафтана, пролившись из бокала, и остались незаметными на густом лоснящемся бархате; малиновая портьера, что колыхалась, словно бесстыжий дразнящий язык.  Тело Шарля выгнулось дугой под моими ладонями; я впился ногтями в его упругие ягодицы,  и в следующую секунду слепящий белый взрыв расколол на части окружающий нас мир.

Потом я стоял и отстраненно глядел, как Шарль судорожно пытается застегнуться, при этом не зная, куда деть злополучный бокал; его длинные изящные пальцы были невероятно белыми, словно их выточили из слоновой кости.

Мир снаружи не показался нам широким и просторным, он был еще более узким и душным, нежели наше укрытие за портьерой. Нестройно барабанил клавесин; скрипки визгливо взвывали и затихали. Лица гостей казались на первый взгляд веселыми и улыбчивыми, но, приглядевшись можно было заметить их чрезмерную красноту и выпученные глаза; смех  звучал до неприличия громко. Медленные жеманные танцы уже давно превратились в какой-то балаган; некоторые кавалеры открыто, не стесняясь, лезли под юбки дамам. Шарль, успевший пристроить свой так и не допитый бокал с вином на поднос ближайшему лакею, вдруг рванул ворот рубахи, словно тот его душил.

-        Мне дурно! – сдавленно пробормотал он. - Уйдем отсюда!

Я подхватил его под руку и вывел на воздух, в долгожданную прохладу ночного парка. Где-то примерно через пол часа, мы были уже в покоях Шарля.

Стоило нам переступить порог комнаты, как Шарль сорвал с себя кафтан и кружева, пошвырял все это на кровать и принялся нервно расхаживать взад-вперед. Я наблюдал за ним, сидя в небольшом, но удобном кресле в углу.

-        Какое безумие! – воскликнул он, остановившись наконец. – Как ты мог так поступить, как Я мог так поступить?!  А если бы нас застали?! Да что на нас нашло, наконец?! Что на всех нашло?! Какое-то всеобщее помешательство!

-        Я не знаю ответ на этот вопрос, - я ощущал слабость во всем теле, язык едва ворочался, - Со мной подобное случилось в первый же день, как мы сюда приехали, с тобой, насколько я понимаю, на следующий день. Это не поддается логике. Человек вдруг начинает сходить с ума, потом это проходит и наступает болезненное похмелье.

Шарль уселся на кровать, сцепил пальцы рук с такой силой, что костяшки побелели.

-        Мне не нравится все это. Мне ОЧЕНЬ все это не нравится, и я хочу уехать отсюда!

-        Что ж. Сошлись на неотложные дела, извинись перед графом. Никто не может заставить тебя остаться.

Он глянул на меня исподлобья.

-        Как я понимаю, ты остаешься в любом случае?

-        К чему этот вопрос? Ты знаешь, зачем я здесь.

Он яростно опустил кулак на узорчатое покрывало. И оттого, как легко и бесшумно рука его провалилась в мякоть перины и покрывал, этот грозный жест выглядел исполненным беспомощности и беззащитности.

-        Будь проклят этот несносный герцог! – воскликнул он в сердцах, - Почему ты обязан выполнять все его поручения, будто ты его раб?!

Я передернул плечами.

-        Почему раб? Я могу и отказаться. Но тогда я лишусь могущественного покровителя. К тому же, его светлость может запросто отправить меня в тюрьму, благо поводов достаточно. Или даже на плаху. Я как-то говорил тебе, что для неимущего дворянина из провинции существуют два способа устроиться в столице. Первый способ это завести богатую любовницу, либо любовника, второй -  поступить в услужение к могущественному вельможе. Я выбрал второй. Скажи, неужели ты предпочел бы, чтобы я подставлял кому-нибудь свой зад?

Шарль побледнел при этих словах и закусил губу. Он помолчал какое-то время, потом произнес:

-        Я получаю ренту с Круссона и Мостена. Нам хватило бы с лихвой!

Я рассмеялся негромко.

-        Твое предложение лишь подтверждает мое предыдущее высказывание. Ты всего-навсего предлагаешь мне стать содержанцем барона де Круссон де Мостен. Невеселая перспектива.

-        Это лучше, чем заниматься всякими мерзостями! – вспылил он.

-        Прости! – я покачал головой,  - Мне очень жаль, что я втянул тебя в это предприятие. Но я не был так близок с графом и его супругой, и мне было бы затруднительно получить приглашение на это торжество.

Мой смиренный тон заставил его поостыть.

-        Сколько тебе нужно времени? – спросил он.

-        Во время нашего ночного розыгрыша мне удалось снять слепки со всех ключей, что носит при себе его сиятельство. Завтра к вечеру ключи будут готовы, а ночью я надеюсь закончить то, за чем я сюда и явился.

-        Так и знал, что пожар это твоих рук дело! – Шарль покачал головой, - И как вы только пробрались в спальню!

-        Я отпер двери отмычкой.

-        Замечательно! – фыркнул Шарль. – А твоих сообщников не удивило, что дворянин носит в кармане отмычку, будто профессиональный вор?

-        Они были слишком пьяны, чтобы что-либо заметить.

-        Тебе виднее. Пусть все скорее закончится, и уедем отсюда,  ради Бога!

-        То бишь, ты остаешься?

-        Да. Хотя ты знаешь, как я к этому отношусь. Ты ведь так и не рассказал мне, зачем герцогу эта злополучная статуэтка.

-        Я и сам толком не знаю. Кажется, она обладает некой магической силой.

Шарль усмехнулся недоверчиво.

-        Полноте! Судя по твоим рассказам, герцог - просвещенный человек, и он верит в магию и прочую чушь?

Я пожал плечами.

-        Откуда мне знать, во что он верит, я не его духовный отец. Но невероятные успехи дражайшего графа начались с того момента, как его кузен, коего давно считали пропавшим без вести, неожиданно объявился в поместье. Он вернулся из длительного путешествия не то по Африке, не то по Индии. Вернулся, снедаемый лихорадкой, одетый в лохмотья. И единственное, что он привез, была эта статуэтка. Никто не знает, как она выглядит, но судя по всему, это что-то необыкновенное. Кузен скончался недели через две, завещав сокровище графу, а буквально на следующий день, граф нашел в своем саду зарытый клад и сказочно разбогател. С тех пор у него не было ни в чем неудач. Выгодное замужество дочерей, великолепные урожаи на полях, это при том, что у соседей все спалила засуха. Плюс неожиданное излечение от подагры и камней в почках самого графа, а также выздоровление графини от астмы.  И никто из их детей даже не чихнул за это время.

Шарль выслушал меня с огромным интересом.

-        Клянусь, ты разбудил мое любопытство! Мне даже захотелось взглянуть на это пресловутое чудо. Правда, не до такой степени, чтобы заниматься воровством.

-        В случае удачи я удовлетворю твое любопытство. А пока – давай спать.

Длинный коридор был темен и пуст. Он не крался по нему, он ступал легко и неслышно, словно кот. Темная одежда, бесшумная обувь, шарф, коим была предусмотрительно обвязана нижняя часть лица, на случай если кто-нибудь попадется на его пути. И крайнее средство – тонкий длинный стилет в ножнах на правом запястье, и такой же у правой лодыжки. Он не колеблясь пустит в ход это крайнее средство, если возникнет необходимость. Потому что убийство стало такой же неотъемлемой частью его жизни как воздух, еда или любовные утехи.

Я думал о себе в подобные моменты словно об ином человеке. Не потому что стыдился того, что делаю, нет. Потому что на самом деле становился другим человеком, человеком, для которого существовала лишь его цель, а все остальное было неважным. Я не раз думал, что случилось бы, если бы Шарль встал на пути этого человека, на пути к цели. Что бы тот сделал? Шагнул бы вперед, сверкнув безжалостной сталью, ударил бы – с ловкостью фехтовальщика и профессионализмом хирурга? Все это выглядело полным бредом.

Но нынче я думал о другом. О том, что ждет меня за этой простой, но крепкой дверью из черного дерева, обитой железом. Дверью, за которую ход был заказан абсолютно всем, даже членам семейства де Помфри. Я изучал ее некоторое время, подмечая ее необычайную толщину, добротность и качество замков, коих насчитал три. Что ж, пора было приниматься за дело. Имея в прошлом некоторую практику в подобных предприятиях, я быстро определял на глаз ключи, что могли подойти к замку, отбирая их из увесистой связки у меня на поясе. Первый замок подался довольно скоро, а вот со вторым пришлось повозиться. Я уж было подумал, что нужного ключа не было на той связке, что всегда носил при себе граф, но оказалось замок был с секретом. Он открывался в противоположную сторону и через определенное количество поворотов, произведенных с определенной синхронностью. С третьим я справился уже без труда, отыскав нужный ключ с первого раза. Мозг мой работал при этом необычайно быстро; интуиция сопутствовала мне, а пальцы были столь же чуткими и гибкими, что и у профессионального взломщика. Однако, то был еще не конец. За первой дверью оказалась вторая, и я очутился в узком тамбуре, что сильно затруднило последующую работу. Замок на второй двери был всего один, но лишь беглый взгляд на этот странный механизм поставил меня в тупик. Широкая стальная пластина, какие-то колесики и рычажки. И ни малейшего намека на скважину. Такого замка не было среди тех, что показывал мне один из слуг его сиятельства, большой специалист в подобных делах. Я изучал его довольно долго, потихоньку впадая в отчаяние. Цель была так близка, а я терпел поражение перед последним препятствием. Я вытер рукавом вспотевший лоб и попытался взять себя в руки. Прикрыл глаза; алые точки мельтешили под опущенными веками. Алые точки. Алые волны. Словно осененный вдохновением, я приложил ладони к замку. Весь мой разум и все чувства сосредоточились на кончиках пальцев. Я словно проникал взором сквозь металл и видел внутренность механизма. Я видел, как можно его открыть. Нужно было лишь привести в действие ту крошечную шестеренку, что была в самом центре. Но как это сделать? Ага, вот оно! Узкая, едва заметная щель сбоку, где металл соприкасается с деревом. Я осторожно засунул туда шпильку, обыкновенную женскую шпильку. Негромкий щелчок прозвучал для меня музыкой. Я невольно рассмеялся про себя. Хитроумный изготовитель этого замка был бы наверняка страшно расстроен, узнав, что это чудо механики открывается обыкновенной шпилькой. Итак, путь был открыт.

Я ожидал, что комната окажется темной, словно погреб, но внутри горели два бронзовых светильника необычной формы, выполненные в восточном стиле. При иных обстоятельствах я рассмотрел бы их внимательнее, но сейчас меня волновали более насущные проблемы. Мебели тут было негусто: огромный дубовый шкаф грубой формы, длинный стол у стены, заваленный старой посудой и всякой утварью времен крестовых походов, и пара стульев. Я двинулся было к шкафу, намереваясь обшарить его сверху донизу, но меня вдруг что-то как будто подтолкнуло в противоположную сторону. Я кинул более внимательный взгляд на заваленный хламом стол, и застыл как вкопанный. Там, среди тусклой бронзы и почерневшего серебра, среди пыли и паутины стояла самая необычайная вещь, какую мне только доводилось видеть. Чем ближе к ней я подходил, тем труднее мне становилось отвести от нее взгляд. Статуэтка была высотой в локоть, и чуть меньше шириной. Сделанная из неизвестного мне материала, она была абсолютно и непроницаемо черной, безо всяких бликов, пятен и изъянов, куда более черной, чем изделия из черного мрамора, или дерева. И на ней не было ни пылинки. Она изображала двух пухлощеких курчавых младенцев, что поддерживали с двух сторон большой, покрытый какими-то бугорками шар, наподобие греческих Амуров. Я приблизился вплотную и слегка содрогнулся. Лица младенцев были застывшими и невыразительными, но при этом абсолютно живыми; их гипертрофированные, совершенно не детские гениталии пребывали в возбужденном состоянии, что придавало им вид неестественный и отталкивающий. Приглядевшись к шару, я сделал еще одно открытие. Бугорки, покрывающие его поверхность, на самом деле оказались человеческими телами – это были руки, ноги, торсы и головы. Тела переплетались меж собой в различных позах совокупления в шокирующем, гротескном эротизме. Также я отметил про себя, что тела были исключительно мужскими. Не знаю, сколько времени я вот так простоял, рассматривая находку. Меня вывел из оцепенения какой-то звук снаружи, похожий на удар колокола. Церковь была далеко отсюда, и странно, что я услышал звон, находясь в комнате без окон. Резкий озноб страха пробрал меня до костей; я обнаружил вдруг, что в комнате холодно, словно в склепе, а вся моя одежда промокла от пота. Сунув статуэтку в заранее приготовленный мешок, я торопливо, но осторожно выскользнул наружу, убедившись предварительно, что коридор пуст.

Это был не тот коридор. Я понял это сразу, как только в нем оказался. Выщербленный пол, осыпающаяся штукатурка, выцветшие шпалеры, вздуваемые сквозняком. В роскошно отделанном изнутри и снаружи замке Помфри такого коридора не было. Я почти бежал вперед, охваченный паникой, и постепенно осознавал, что это все же тот коридор. Знакомые повороты, знакомые лестницы, но теперь с рассыпающимися от времени ступенями и ветхими перилами. Безусловно, это был замок Помфри, но видимо в том состоянии, в каком он пребывал до реставрации. Тишина царила повсюду, отдаваясь звоном в моем мозгу. Золотистые рассветные лучи светили сквозь покосившиеся ставни, но не видно было слуг, снующих туда - сюда с полотенцами и водой для умывания, не слышно было звуков, что всегда сопровождают пробуждение большого количества людей в большом доме. Пробегая мимо гостевых комнат и напуганный царившей за ними тишиной, я распахнул подряд несколько дверей, презрев приличия. И словно холодом могилы повеяло на меня изнутри - все они были пусты, и толстый слой пыли лежал на полу и ветхой, полу рассыпавшейся мебели. Все гости, что находились в поместье, исчезли. Осознание этого факта стало самым жутким испытанием в моей жизни. Я опасался, что меня застанут на месте преступления, предадут суду, я боялся, что пострадает репутация Шарля. Но реальность, что, несомненно, явилась следствием моего поступка, оказалась куда более устрашающей. Реальность ли? Я остановился, чтобы перевести дух. Прислонился к стене и пребольно ущипнул себя за руку. Ничего. Сон не развеялся, я не пробудился с чувством громадного облегчения, как обычно пробуждаются после ночного кошмара. Одно из двух: либо это был не сон, либо сон был таков, что я не мог проснуться. В любом случае… Шарль! О, нет! Мне казалось, что испытать больший ужас, чем тот, что владел мною, невозможно, но мне это лишь казалось. В мгновение ока я взлетел по лестнице на верхний этаж, пулей промчался по коридору и застыл как вкопанный у двери в комнату Шарля. Его там не было. Нет, его там не было. Ведь все гости исчезли, значит и он тоже. Его там не было. Бронзовая дверная ручка была холодной, словно лед. Пальцы немели, а я все не решался войти. Его ведь там нет, зачем же входить?

Но он был там. Спал, свернувшись калачиком под дырявым покрывалом. Простыни на его кровати были настолько потертыми, что напоминали кружево. Но он был там.

- Шарль!

Я не узнал своего голоса. Он был чужим. Шарль, по видимому, тоже не узнал, так как шевельнувшись и силясь открыть глаза, пробормотал сонно:

- Кто здесь?

- Это я. Просыпайся.

Он приподнялся на локте, моргнул, недоуменно оглядываясь по сторонам. Удивляться было чему, так как обстановка его комнаты разительно изменилась, как и обстановка всего замка. Хотя его комната имела более жилой вид, чем остальные.

- Сплю я еще, что ли? – произнес он уже более внятно, - Или у меня провалы в памяти? Где я?

- Ты в замке Помфри. Нас пригласил граф, помнишь?

- Это очередная шутка, да? – вопросил он раздраженно, вскакивая с кровати и протягивая руку за одеждой, – Клянусь, мне надоели твои розыгрыши!

Я испытал ни с чем не сравнимое облегчение. Как бы то ни было, с Шарлем все в порядке, включая его рассудок. Пока он одевался, я вкратце обрисовал ситуацию. Он замер посреди комнаты – босой, в одних панталонах и рубахе из тонкого батиста. С растрепанными волосами, возмущенный и недоумевающий.

- Бред! – резюмировал он кратко.

- Оглянись вокруг! – я широким жестом обвел комнату. – Это, несомненно, твоя комната, приглядись! Но она изменилась! Весь замок словно постарел лет на двести!

Шарль последовал моему совету, затем присел на кровать, видимо ощутив слабость в ногах.

- И что же нам теперь делать? – голос у него был, словно у испуганного ребенка.

- Тебе - прежде всего одеться как следует. Я приготовил лошадь на случай, если придется спешно уносить отсюда ноги. Ты возьмешь статуэтку, спустишься вниз через окно и уберешься отсюда как можно скорее. В полумиле отсюда есть постоялый двор. Там ты встретишь слугу герцога по имени Пиньон, ты как-то видел его. Он сопроводит тебя до Парижа.

- Ну, ты и стратег! – фыркнул Шарль. – Во-первых, я не смогу спуститься со второго этажа по стене, я ведь не акробат. Во-вторых, мне не понятно, чем же собираешься заняться ты сам. И в-третьих, никуда я без тебя не поеду!

- Так, ты высказал свою точку зрения. Но у меня сейчас нет времени на споры, зато есть крепкая веревка. Приготовил на всякий случай. И сейчас ты заткнешься, спустишься по ней вниз и уедешь отсюда! Это не твое дело!

- Ах, не мое! – вспылил он. - Но это коснулось не только тебя и меня, но и многих людей, ты не заметил?! Ты вообще замечаешь хоть кого-нибудь кроме собственной персоны?!

Я прерывисто вздохнул и постарался успокоиться.

- Шарль, я прошу тебя! Я должен понять, что же здесь произошло, и каким образом кража статуэтки так повлияла на все, что нас окружает. Я не могу так просто уехать, я должен УЗНАТЬ! Узнать правду! Пожалуйста, уезжай!

Он сверкнул было глазами, но затем опустил голову и нервно провел рукой по волосам.

- Когда ты вернешься в Париж?

Я вздохнул с облегчением. Это была почти капитуляция.

- Скоро. При первом же признаке опасности я припущу отсюда на всех парусах. Не волнуйся, я умею выкручиваться из щекотливых ситуаций. И могу постоять за себя.

Шарль покосился на меня с явным сомнением, но спорить не стал. Полностью одевшись, он закинул за спину мешок с похищенным сокровищем и вылез на подоконник. Вид у него был бледный, помятый и чуточку смешной. Сглотнув комок в горле, я наблюдал, как он неуклюже перелезает через подоконник, демонстрируя явное отсутствие привычки к использованию окон в качестве дверей, ложится на него животом и потихоньку начинает спускаться. Я придерживал конец веревки, облегчая ему спуск, и удовлетворенно вздохнул, увидев его на твердой земле. Минут через пять, Шарль появился в конце заросшей диким кустарником аллее парка уже верхом, и, махнув мне рукой, скрылся из виду.

Я облазил замок сверху донизу. Это было поразительно. Казалось, пышное празднество мне приснилось – приснился чудо – особняк на холме, приснились великолепные яства, тонкие вина, толпы гостей, фейерверки и многочисленные развлечения. В разрушающемся от времени огромном строении,  я обнаружил всего троих человек  - старого конюха, спящего в конюшне в обнимку с бутылкой; упитанную кухарку в сальном чепце и переднике, что помешивала поварешкой в котле, из которого доносился отвратительный запах, и визгливо ругалась с  единственным лакеем – тощим прыщавым юнцом, судя по манерам, недавно оторванным от плуга.   Мрак и запустение царили вокруг.  Огромные трещины в фасаде замка, заросший сорными травами сад, внутренняя обстановка, с которой я уже успел частично ознакомиться, и которая отнюдь не радовала глаз. Я не обнаружил ни графа де Помфри, ни членов его семейства.

Моя психика была достаточно устойчивой, чтобы события, случившиеся со мной за последние несколько часов, не свели меня с ума.  Я продолжал методично исследовать замок, начав с сырых полузатопленных подвалов и завершив в небольшой голубятне, до основания загаженной птицами, где завывал ветер и болтался треснувший от времени колокол без языка. Прерывисто дыша после стремительного подъема по крутой извилистой лестнице, я оперся о стену, ощутив легкое головокружение от  высоты и нежданно открывшегося моему взору простора. Пейзаж, по крайней мере, был прежним. Очертания леса, близлежащих деревушек, полей. Однако, нет! Печать нищеты и упадка, что давлела нынче над замком де Помфри, отразилась и на окружающем ландшафте. Острым взором я разглядел  плохо обработанные поля, покосившиеся избы, старую, полуразрушенную церквушку.  Стальные пальцы страха с новой силой стиснули мои внутренности; холодный пот выступил на лбу. Это было необъяснимо. Это не поддавалось логике. Что надеялся я найти, оставшись здесь? Ответы на мучившие меня вопросы? Но я не смог бы сформулировать вопрос, даже в том случае, если бы сохранил хладнокровие.  Меня обуяло желание опуститься на колени, зарыдать в голос и вознести горячую молитву Богу, умоляя о прощении за грехи и неверие.  Я уже почти поддался порыву, когда разглядел на одной из полуразрушенных крепостных стен, что некогда защищали замок от недругов,  одинокую фигуру, показавшуюся мне знакомой. Состояние, близкое к истерике, тут же сменилось сосредоточенностью и готовностью к действиям. Боясь, что человек на стене окажется призраком и исчезнет, прежде чем я сумею до него добраться, я  припустил вниз по лестнице с такой скоростью, что всерьез рисковал свернуть себе шею.  Спустившись, я миновал захламленный двор, и буквально взлетел на стену по остаткам ступеней. 

Да, это был граф собственной персоной. Его несуразную фигуру трудно было спутать с чьей-либо другой. 

-  Ваше сиятельство! – окликнул я его, переведя дух, - чудесное утро, не правда ли?

Он не обернулся, продолжая стоять неподвижно, словно статуя.

-  Рад видеть вас, шевалье! – голос графа был голосом любезного хозяина, приветствующего гостя, - Вы сегодня рано поднялись. Как спалось?

Меня вдруг передернуло от гнева и какого-то болезненного отвращения.

-  Полноте, граф! Обернитесь!

-  К чему?  - он продолжал стоять в прежней позе, спиной ко мне, -  Отсюда такой прекрасный вид, мне нравится им любоваться. А где ваш друг барон? Если бы он присоединился к нашей маленькой компании, мы могли бы все вместе полюбоваться чудесным видом на окрестности.

- Какого черта…! 

Голос графа завораживал. Мягкий, вкрадчивый -  словно мудрый родитель увещевал неразумное дитя; напряжение внутри меня таяло, как будто события последних часов были не более, чем сном. И вот, мне стало казаться, что ничего не изменилось. Что мы с графом стоим на широком мраморном балконе великолепного замка де Помфри; чашка с горячим шоколадом греет мои ладони, а его аромат ласкает обоняние.

- Так где же ваш друг барон? – доносится до меня голос графа. Доносится сквозь плотную алую пелену.

«Он уехал в Париж вместе с вашей статуэткой, которую я украл!» Я на самом деле произнес это вслух, или мне только показалось? «Это наваждение!» - я сосредотачиваюсь на лице Шарля, словно он единственное реально существо в этом мире призраков, - «Ты слышишь меня! – зовет Шарль, - Очнись!».  «Слышу, - шепчу я, словно прорываясь сквозь алый туман, - Сейчас… Я сейчас!». Я разжимаю ладони, и чашка с шоколадом разбивается о белоснежный мрамор, оставив на нем коричневую жижицу и сверкающие осколки вокруг. Тупо гляжу на них, пока они не исчезают бесследно. Белоснежный мрамор превращается в бурый, выщербленный камень. Тогда я поднимаю голову; благословенный порыв ветра, взметнув мои волосы, выметает из мозгов последние остатки алого дурмана. Какое облегчение! Оказывается, с этим можно бороться.

- Вы спрашивали меня, где мой друг барон, - собственный голос кажется мне неестественно звонким. Или это звенит пространство вокруг нас? Словно китайская ваза, готовая  разбиться вдребезги, - так вот, он там же, где и остальные гости. Довольно, граф! Обернитесь! Не можете же вы прятаться вечно!

- Вы действительно хотите, чтобы я обернулся? – угроза в его голосе заставляет меня крепко стиснуть рукоять шпаги. – Что ж, быть посему!

Я невольно отступаю на шаг. Мне приходится напоминать себе, что я моложе, сильнее, искуснее и вдобавок хорошо вооружен. А передо мной всего лишь стареющий мужчина, смертный, как и все прочие. Он оборачивается. А что я ожидал увидеть? Волчьи клыки, или козлиные копыта? Граф глядит на меня с укоризной, склонив голову на бок, ветерок треплет кудряшки его парика, придавая его облику трогательную беззащитность. Мои пальцы на теплой, ребристой рукояти слабеют, вынутый на четверть клинок мягко скользит обратно в ножны.

«Как…?» - я не могу даже сказать, что все произошло мгновенно. Потому что мгновение, это тоже отрезок времени. Сейчас он стоял, глядя на меня и слегка улыбаясь, но вот он уже рядом, и его пальцы, словно стальные тиски с безумной, нечеловеческой силой сжимают мое горло. И я ничего не могу сделать. Совсем ничего. Только хрипеть, медленно опускаясь на колени, и судорожно пытаться разорвать смертоносные объятия. Мои последние силы уходят на то, чтобы вынуть кинжал из голенища сапога и вонзить его в живот напавшему на меня монстру. Клинок не встречает на своем пути упругой человеческой плоти. Он уходит во что-то почти бестелесно мягкое, склизкое и отвратительное.  Мои руки безвольно свисают вдоль тела, звон в ушах звучит оглушающе. Его глаза совсем близко. Они не превратились в щели, полные жидкого пламени, или в черные, бездонные провалы. Они совсем не изменились. Зеленовато-голубые под набрякшими веками с мелкими прожилками сосудов.  Взгляд слегка укоризненный; снисходительная полуулыбка так и не покинула его лица.  Страшно… Как же страшно… Кажется, хруст моих шейных позвонков будет последним звуком, который я услышу…

Пробуждение приходит ко мне предрассветным туманом. Я ощущаю прохладу и свежесть раннего утра, запахи покрытой росой зелени, слышу голоса птиц. Открыв глаза, недоуменно оглядываюсь по сторонам.

- Шевалье, ну что же вы застыли как столб! – знакомый голос доносится до меня прежде, чем я осознаю, что я не один на этой уютной лесной поляне, до боли похожей на ту, которая являлась моим излюбленным местом для поединков.

Де Морней, собственной персоной, стоит напротив меня, глумливо ухмыляясь, и неторопливо протирает кружевным платком свой и без того сверкающий чистотой клинок. Я инстинктивно хватаюсь за шпагу, и с облегчением обнаруживаю ее у своего левого бедра. Но, исполненное теплоты и надежности ощущение тяжести оружия в руке, не прогоняет на сей раз моей тревоги. Я хорошо помню, что случилось со мной. Я хорошо помню… Я гостил в замке де Помфри… В ту же секунду де Морней атакует без предупреждения, и я вынужден сосредоточится на защите.  Мысли вздымаются в моей голове, подобно стае вспугнутых птиц. Зачем я здесь? Почему я дерусь с Де Морнеем? Если это дуэль, то где же секунданты? Почему я не помню, как здесь оказался? Не мог же я перенестись сюда по воздуху от самого замка? Но в следующую секунду все эти вопросы отходят на второй план. Потому что я с ужасом осознаю, что мой противник движется намного быстрее меня. Как в кошмарном сне - я едва-едва шевелю конечностями, как будто меня сковали невидимые цепи, а де Морней, совершенно не напрягаясь, отбивает мои медленные и неуклюжие выпады, играет со мной, словно кошка с мышью и явно наслаждается моментом. Я пытаюсь ускорить темп, но мои мускулы лишь еще сильнее наливаются свинцом, и я не в состоянии ничего с этим поделать.  Задыхаясь и обливаясь потом, я дерусь из последних сил, и уже, кажется, готов молить Бога, чтобы это все поскорее закончилось, чтобы я проснулся после ночного кошмара рядом с мирно посапывающим Шарлем, обнял бы его и погрузился бы в блаженный сон без сновидений.

Все заканчивается, но совсем не так, как нарисовало мое воображение. Утомившись игрой в кошки-мышки, де Морней неторопливым и хорошо рассчитанным движением вонзает шпагу мне в живот.  Сперва я ощущаю холод; я замираю на месте, захлебнувшись вздохом и мгновенно обмякнув, словно марионетка, которой подрезали нити. Боль приходит мгновение спустя, когда мой противник начинает с той же неторопливой садистской жестокостью тянуть клинок на себя. Холод сменяется обжигающим жаром, опаляющим внутренности; я вижу в руке де Морнея шпагу, густо измазанную в крови, и понимаю, что это моя кровь. Дурнота подкатывает к горлу, усугубляя боль; я инстинктивно зажимаю рану ладонями и, скорчившись, опускаюсь в траву. Несмотря на замутненное болью сознание, я хорошо понимаю, что смерть моя не будет ни быстрой, ни легкой. Я видел, как умирают от таких ран. Поэтому когда сознание начинает гаснуть, я с облегчением проваливаюсь в этот спасительный омут…

…Дробный стук моих каблуков эхом разносится в пустоте ночных улиц и переулков. Вокруг лишь тусклый свет редких фонарей и мое прерывистое от быстрого бега дыхание, что клубами пара растворяется в морозном воздухе. Сердце то колотится о грудную клетку, словно кузнечный молот, то сжимается и трепещет, но скорее от волнения и некоего безотчетного страха, нежели от физического напряжения.

 - Черт тебя подери, Шарль! – бормочу я на бегу, - Какого Дьявола ты заставляешь меня бегать по улицам среди ночи!

Однако, моя злость на Шарля, который ушел к портному и до сих пор не вернулся, растаяла уже давным-давно. И сейчас я был готов расцеловать его и простить ему все его прегрешения на сотню лет вперед, лишь бы отыскать его, живого и невредимого, пусть даже в стельку пьяного и в объятиях шлюхи.  Мой мозг, преодолевая панику, работает предельно четко. Допустим, Шарль задержался дольше, чем рассчитывал, и не смог нанять экипаж. Самый короткий путь до дома именно этот; и я методично обшариваю все переулки, заглядываю во все злачные места, расспрашиваю всех встречных нищих, воров и гуляк, ибо кто еще может бродить по улицам в такое время?   Наконец, какой-то бродяжка заявляет, что видел человека, похожего по описаниям; я кидаю ему медную монету и устремляюсь в указанном направлении.

Поворот направо, потом налево… Тьма непроглядная! О, нет, здесь тупик!  Разворачиваюсь, чтобы повернуть назад, но вдруг замираю, углядев во мраке какое-то светлое пятно. Делаю шаг, другой. Стою некоторое время неподвижно, не в силах пошевелиться. У меня не хватает мужества подойти ближе, и я лишь тщетно напрягаю глаза, вглядываясь во мрак. Но что же случилось с моими глазами? Они ведь способны видеть в темноте лучше, чем чьи-либо другие глаза, эта способность у меня с детства. Может, я не вижу, потому что не хочу видеть?  Луна вдруг медленно выплывает из-за туч, разгоняя тьму. Теперь лишь зажмурившись, я потеряю способность видеть.  И вот, когда деваться мне уже некуда, я подхожу ближе. Сажусь на корточки рядом с лежащим на земле человеком. Шарль лежит на спине, завалившись немного набок; его правая нога полусогнута, а левый локоть продавил подмерзшую лужицу грязи. На нем лишь рубаха с отпоротыми кружевами, панталоны, и порванный чулок болтается на левой щиколотке. Ни плаща, ни редингота, ни шляпы. Ни кошелька, ни серебряных  пряжек, ни украшений, лишь темная капелька крови на мочке правого уха на месте сорванной жемчужной серьги. Глаза полузакрыты, лицо по-детски недоуменное и обиженное. И расплывшееся алое пятно на левой стороне груди. Ударили широким коротким лезвием, навахой скорее всего. Удар профессионала – прямо в сердце, быстро и никакого сопротивления. Даже крови вытекло совсем немного. Каждое утро на парижских улицах находят полураздетые трупы ограбленных. Я никогда не придавал этому значения. Я никогда… Осознание приходит нежданно, подобно выстрелу из-за угла, и я валюсь на тело Шарля словно подрубленный. Тошнота и давящая тьма. Мне не хочется двигаться, я послушно утонул и лежу на дне темного омута. Ни слез, ни криков. Можно ли найти облегчение в слезах и криках? Я бы попробовал, но вязкий омут не дает мне этого сделать. Что обычно говорят на похоронах? Мы будем помнить о тебе? Помнить… Память… Я вспомнил!

Мы гостили в замке де Помфри. Потом я дрался с де Морнеем, и он убил меня… Неужели…!!!

Я вскакиваю резко, рывком. Вскидываю стиснутые кулаки к светлеющим небесам. Радость освобождения сотрясает мое тело, будто судорога, выплескивается криком и слезами. 

- Я НЕ ВЕРЮ!!! ЭТОГО НЕТ, ДЕ ПОМФРИ!!! ТЕБЕ МЕНЯ НЕ ОБМАНУТЬ!!!

Я мокрый от пота, словно мышь. Мои руки скованы цепями; я плачу от облегчения и не стыжусь слез, ибо в данный момент времени такое чувство как стыд значения уже не имеет.

Я пленник. В моей камере нет ни окон, ни дверей, поскольку тому, кто пленил меня, не нужны двери. Вокруг лишь голые стены, холодные словно камень, но не каменные. Один Дьявол знает, из чего в Аду кладут стены.

ОН стоит в нескольких шагах и смотрит на меня. К выражению снисходительного презрения в его взгляде добавилось выражение любопытства.

- Вы крепкий орешек, де Лонж, - произносит ОН спокойно, почти ласково. В вас очень хорошо развито чувство реальности. Но даже вы не способны понять до конца – происходит ли то, что происходит с вами на самом деле, или это всего лишь иллюзия. Например, сейчас – вы не можете сказать точно, где вы находитесь, и что видят ваши глаза.

- Чего вы хотите? – мой голос превратился в хриплый полушепот. – Вы хотите вернуть свою статуэтку?  Я верну вам ее! Я выкраду ее у герцога, как выкрал у вас.  Если бы я знал, с кем связываюсь, я бы никогда не сделал того, что я сделал.

ОН лишь снисходительно усмехается.   

- Ответ не верный, мой дорогой друг! Если бы не было статуэтки, было бы что-нибудь иное, все равно что.  Мы бы с вами встретились, так или иначе.

- Что вы имеете ввиду? – вскинулся я, - Вам не нужно ваше сокровище? Так что же вам нужно? Зачем вы держите меня здесь? Зачем ввергаете в пучину этих ужасных видений?

Но ОН уже развернулся, чтобы уходить. И бросил напоследок через плечо, будто невзначай:

- Вы правы, мне не нужна статуэтка. Мне нужен ваш любовник, Шарль де Шарден. Он придет за вами. Непременно придет.  Вы мне нужны оба.

И ОН ушел, оставив меня предаваться долгим размышлениям. А я умел думать. Думать и делать выводы. И выводы эти были неутешительно пугающими. Как оказалось, Ад существует. Не знаю, как там насчет Рая, но вот Ад определенно есть, поскольку  я там сейчас нахожусь. И еще одним открытием было то, что Ад, оказывается, носит называние поместья де Помфри. И Дьявол тоже существует, мне даже довелось познакомиться с ним лично. Был ли это сам Люцифер, или один из его подручных – значения не имеет. Имеет значение тот факт, что они манипулируют людьми с удивительной легкостью. Имеет значение тот факт, что им нужен Шарль. И что Шарль обязательно придет за мной. У него хватит на это храбрости и глупости.  Имеет значение то, что мне остается только ждать. И думать.

Шарль конечно же пришел. Очнувшись как-то от болезненной полудремы, заменявшей мне сон, я услышал выстрелы и крики. За жизнь Шарля я не опасался, но вот тем, кто отправился с ним в этот рискованный рейд, определенно предстояло умереть. Он нашел меня довольно скоро, и как я подозреваю, без особых трудов. Все это входило в планы де Помфри – две мышки в одной мышеловке. Дверь камеры, которой раньше и в помине не было, распахнулась настежь, и Шарль появился на пороге, подобно герою авантюрного романа -  с дымящимся пистолетом в правой руке, и с обнаженной шпагой в левой, прекрасный как Бог Войны. С непростительным легкомыслием выронил оружие, едва переступив порог, и кинулся ко мне с сияющей смесью тревоги и радости на физиономии.

- О, мон шер, я чуть с ума не сошел! Я же знал, что нельзя оставлять тебе здесь одного, знал!  Представь себе, твой герцог оказался настоящей скотиной, сколько я не умолял его…

Он взахлеб рассказывал мне историю о своих приключениях, попутно ощупывая и осматривая меня на предмет телесных повреждений, а я не сводил с него глаз, прислушиваясь к собственным ощущениям. Что-то должно было измениться с его приходом, но мои чувства безмолвствовали.

- Шерри, чего же ты молчишь?! – воскликнул он наконец, притопнув от нетерпения. – Твое молчание меня пугает!

- Тебе не следовало приходить, - произнес я наконец, - но, неважно. То, что должно было произойти, произошло.

Он округлил глаза.

- Что ты имеешь ввиду?

- Та статуэтка всего лишь фикция. Приманка. Магические Близнецы это мы с тобой, Чарли. Мы тот талисман, который будет приносить удачу хозяину этого замка. Посему, теперь ты такой же пленник, как и я. И таковыми мы останемся навечно, как я подозреваю.

Взвизгнув несмазанными петлями, с резким стуком захлопнулась входная дверь.  Шарль порывисто обернулся и стремглав кинулся к брошенной шпаге. Но оружие исчезло. Стены камеры менялись прямо на глазах, ввергая Шарля в ступор, порожденный изумлением и ужасом. Исчезла темно-серая с прозеленью каменная кладка, исчезло решетчатое окошко под самым потолком, исчезла дверь.  Стены стали совершенно гладкими, матовыми, без единой зазубрины. И Шарль мгновенно ощутил то, что чувствовал я на протяжении всего времени заточения. Поместье де Помфри трансформировалось в очередной раз. Вернее, оно приняло свой изначальный вид – вид огромной черной башни, окруженной озером кипящей лавы. А все те, кто проезжал мимо, видели всего лишь старый обветшалый замок. Замок, где в одной из комнат, среди тусклой бронзы и почерневшего серебра, среди пыли и паутины стояла черная статуэтка, изображающая двух пухлощеких курчавых  младенцев, что поддерживали большой, покрытый какими-то бугорками шар, наподобие греческих Амуров.   

Эпилог

Звуки нахлынули неожиданно – голоса, негромкая музыка, сопровождаемая слегка дребезжащим сопрано, позвякивание хрусталя. Моя рука с бокалом, как оказалось, застыла на пол пути к цели, и теперь я неторопливо поднес его к губам и отхлебнул содержимое.  Шампанское. Неплохое, хотя и не самое лучшее. Именно такое, каким обычно угощали на приемах у виконтессы М. Значит, все получилось. Мой план сработал.

Кажется, веселье было в разгаре. Некая юная особа, судя по всему, впервые вышедшая в свет, развлекала гостей пением, большинство слушало ее со снисходительными улыбками на лицах, некоторые искали уединения для личных бесед, расположившись подальше от источника шума. Шарля я обнаружил в дальнем углу; он горячо спорил о чем-то с чахоточного вида юношей, размахивая у того перед носом томиком со стихами.

Воспоминания о вечере потихоньку возвращались. Сперва гости слушали какого-то модного тенора, чье имя я так и не запомнил, затем Шарль читал свои стихи, и ему бурно аплодировали. А после, некий граф де Помфри, не так давно прибывший в столицу, потребовал внимания, громогласно объявил о празднестве, которое он намеревался устроить в своем поместье, и пригласил всех присутствующих быть его гостями.  Шарль шепнул мне на ухо, что этот провинциал с несуразной фигурой явно стремится снискать себе популярность среди столичной знати, и я был с ним в этом полностью согласен.  Мы вежливо отказались от приглашения, поскольку планировали на этот период поездку в Венецию.  Вскоре, грудастая супруга графа, весь вечер бросавшая в сторону Шарля многозначительные взгляды, почувствовала себя худо, и чета де Помфри отбыла с вечеринки, извинившись перед хозяйкой. 

- Тебе нездоровится? – Шарль неожиданно оказался рядом, легонько сжал мое плечо. – Ты так бледен!

- Да, я немного устал. Пожалуй, я отправлюсь домой, а ты оставайся. Если все гости разбегутся, хозяйка, пожалуй, решит, что она тому причина.  

Я поднялся и направился к виконтессе, ощущая спиной тревожный взгляд Шарля.  

Сухощавая, морщинистая дама, сидящая в кресле на колесах, обернулась ко мне, едва я приблизился.

- Уже уходите, шевалье?

Ни возраст, ни больные ноги не погасили блеска в ее продолговатых темных глазах, не изменили ее гордую осанку и властные манеры. Как всегда безупречный макияж, безо всяких излишеств, элегантный наряд, безупречная прическа… Право же, я всегда восхищался силой воли этой женщины. Я склонился над ее рукой, ощущая запах дорогих духов, у дам высшего света всегда один и тот же.

- Нужно обладать вашей проницательностью, мадам, чтобы по выражению лица человека догадаться, о чем он желает вам сообщить! Право же, мне очень жаль вас покидать, однако неотложные дела не всегда позволяют мне распоряжаться собственным временем.

Она тонко усмехнулась.

- Время это иллюзия.  Как и вся наша жизнь. Вам нужно лишь напрячь воображение и представить себе, что вы располагаете  всем временем, какое только есть в этом мире.

- Но это будет всего лишь иллюзией, - отвечал я, ощущая странный холодок под сердцем. А иллюзию легко разрушить.

- Вот как? – что-то смутно знакомое промелькнуло в ее чертах, но я так и не понял, что именно, - Вы знаете способ разрушать иллюзии? Возможно, вы поделитесь им со мной?

- Что вы! – моя улыбка стала слегка натянутой, - Это всего лишь философские рассуждения, не более!

- Тогда до встречи мой юный друг, - прошелестел голос виконтессы у меня над самым ухом, в то время как вновь прикоснулся губами к ее руке, - до скорой встречи!

«Нет уж, - думал я, легко сбегая по ступенькам к ожидающему меня экипажу, - лишь плохой игрок сразу раскрывает карты. Пусть это останется моей маленькой тайной!»

Сидя в экипаже, я полной грудью вдыхал ночной воздух и думал о том, как глубоко спрятана моя тайна. Очень глубоко.  На самом дне бокала, что держал Шарль, стоя за малиновой портьерой.  

Конец