Запах  вереска

Часть 2

Часть 1

Снег.  Снег и туман. Трудно себе представить худшее сочетание. Чавкающее месиво под ногами и погребальная песнь вьюги. Холод. Такие холода редкость даже здесь, в Британии.  Будь проклят этот поход! Но мне не подобает сыпать проклятиями, я же философ. Смешно.

Снег слепит глаза, делает седыми волосы. Он не тает, опускаясь на лица мертвых. Их скрюченные тела остаются лежать в грязи; оставшиеся в живых переступают через них и бредут дальше. Из тумана слышатся стоны раненых. Мы можем помочь лишь немногим, большинство обречены.

Самое худшее это безнадежность. Поход с самого начала был лишен смысла. Мы уже потеряли почти все северные земли. Зачем все это? Я на секунду прикрываю глаза, белые точки мельтешат под опущенными веками. Этот снег никогда не закончится. Звон ветра и потрескивание ветвей превращаются в голос легата.  «Трусы! Облезлые шавки! Вы забыли присягу!». Его лицо багровело, голос срывался. Но это случилось потом, когда мы уже достигли старой ставки Агриколы на Северном Валу. До этого был еще изматывающий путь от Эборака, на котором мы потеряли тысячу легионеров, убитыми и дезертировавшими. Последних,  пожалуй,  было больше. Легион прогнил насквозь, и нельзя было придумать ничего хуже, чем поставить во главе его такого человека как наш легат. В начале зимы мы получили приказ выступить на север, в Валенцию.  Две наших когорты находились в Германии, одну оставили в Эбораке в качестве гарнизона, так что в поход отправились менее четырех тысяч легионеров. Варвары шли за нами.  Они стреляли из-за каждого куста, появлялись из тумана как призраки и уходили, нанеся удар. Отряды, отправленные в погоню, никогда не возвращались. Северный Вал не стал для нас надежным убежищем, нас не переставая атаковали и там. Страх. Я уже не мог справляться со страхом в своей когорте, то же самое ощущали другие командиры.  Люди не хотели умирать. Группа мятежников отправилась к легату, с предложением договориться с варварами. Они стояли перед ним, перед идолом, замершем  в своем походном кресле, неестественно и брюзгливо.  Как мне хотелось убить его в тот момент! Он поносил их отборными словечками, но в конце концов до него дошло, что он уже не может управлять ситуацией. И тогда он вышел к ним без оружия и заговорил мягче. Он не был трусом, наш легат. Но он был дураком. Один из мятежников, стоящий впереди, поднял копье. В его белесых, ослепших от страха и ненависти глазах уже не осталось ничего человеческого. Несколько секунд, пока легат корчился в предсмертных судорогах, все стояли неподвижно.  Потом началась бойня. Все смешалось. Варвары пошли в атаку; кровавый туман застил глаза,  и никто уже не понимал, за что и на чьей стороне сражается. В конце концов они отступили, им не выгодно было нести потери, мы и так были побеждены. В тот вечер они пировали.  Я помню сладковатый запах дыма от их костров.  И выкрики: «Римские свиньи! Идите сюда, жирные свиньи, мы зажарим вас на ужин1».  Командир Старшей когорты собрал нас всех, и под покровом ночи мы выбрались из крепости.  Наутро варвары пустились в погоню.

За мной уже охотились. Почему все повторяется? Рядом одни и те же лица – Гай, Публий и двое молодых легионеров - Керк и Орис, оба выносливы, оба отлично ориентируются в лесу. Оба из числа тех, кто остался в живых после взятия Иски Сервиев. Мы пятеро кочуем,  словно сторожевые псы вокруг остатков отряда, отбивая неожиданные атаки варваров, помогая раненым, подбадривая отчаявшихся.

Я вдруг вижу, как Гай обессилено привалился к стволу дерева, прикрыв глаза. Острая жалость пронзает меня, словно копье. Какой соблазн оставить его в покое, не тревожить. Скоро он перестанет чувствовать холод. Он заснет, и увидит огонь жаркого камина. Или цветущий летний луг. Там не будет крови, одуряющего холода и изматывающей безнадежности. Бред какой-то! Помотав головой, я делаю шаг к нему, кладу руку на плечо и с силой надавливаю пальцем под ключицу. Он вздрагивает, вскрикивает от острой боли. В глазах недоумение и усталость.

-        Поднимайся! Ты нужен мне.

Его веки припухли от мороза. Мой маленький Гай…  Из всех жизней мне нужна только одна. Великий Митра, бог легионов!  Только одна.

Я слышу крики, звон оружия.  Совсем рядом.  Мы бросаемся туда. Бой короткий, как кровавая волна, которой захлебываешься.  Серые тени исчезают в зарослях; голые ветви вздрагивают.  Я вынимаю свой нож из груди убитого. Какая удобная, теплая рукоятка. Я вспоминаю, как первый раз ощутил ее в своей руке.

Была осень. Сырая, подернутая паутиной редких солнечных лучей и облаков.  Я бродил по пестрому рынку в Эбораке; несмотря на неурожай создавалась видимость изобилия -  громоздились мешки с зерном, тележки с овощами и фруктами.  Рядом с дарами земли – кожи, ткани, домашняя утварь, украшения, амулеты и оружие. Нож с рукояткой и ножнами, отделанными янтарем, приглянулся мне сразу. Мастерили неторопливо и любовно, сразу чувствуется.  Смуглый торговец во фригийском колпаке просил за него десять сестерциев. Я сторговался за пять и с удовольствием прикрепил нож к поясу.

Как давно это было.   Я возвращаюсь к действительности.  Чья-то фигура копошится в грязи прямо у меня на пути, силится подняться. Я вздергиваю упавшего на ноги, осматриваю, прислонив к стволу дерева, но не нахожу никаких ранений.  Его грязное, заросшее щетиной лицо странно кривится, и я с удивлением понимаю, что мне знакома эта нагловатая,  насмешливая улыбка.

-        Маркелл, ты как всегда на высоте! – удушливый кашель прерывает его речь.

-        Трибун Дракмус? Не ожидал, что ты еще жив.

-        Это не надолго.  А ты ведь спас меня, помнишь? Интересно только, почему?

Я помню.  Помню, как он стоял на коленях над телом легата, осыпая ругательствами проклятых мятежников. Один из легионеров уже занес над ним свой меч. Но почему я это сделал – не знаю.

Впервые мы встретились с ним той осенью, на рынке в Эбораке. Я услышал крики.

-        Дорогу, дорогу трибуну!

Здоровенный мускулистый галл с обрезанным ухом, указывающим на его положение раба,  расталкивал толпу, а следом гордо вышагивал стройный юноша в форме римского военачальника.  Какая-то старуха отлетела в сторону, сбитая с ног; яблоки из ее корзинки рассыпались по земле. Я помог ей подняться, собрать плоды, и один из них она протянула мне с благодарной улыбкой. А я вдруг подумал, что мне не избежать стычки с этим молодым трибуном в самом ближайшем будущем.  И оказался прав. Это произошло на сатурналиях, которые легат устроил в честь разгрома бригантов и иценов.     

Тот день был на редкость погожий, флаги полоскались на свежем ветру, а небольшая трибуна, где сидел легат с супругой была украшена цветами. Я тогда только что выиграл состязания по метанию копья и пришел вторым в гонках колесниц, уступив Клавдию Дракмусу, обладателю лучшей четверки в этих краях. Дракмус расположился слева от меня, громогласно жалуясь на отсутствие обученных гладиаторов в этой дыре.

-        Клянусь Бахусом, я жду не дождусь,  когда наконец покину эту страну! Лишь дома мне удастся развлечься по  настоящему!

Однако он с явным удовольствием наблюдал за поединком   четырех волков и медведя. Когда наконец под вопли и улюлюканье зрителей медведь был убит,  и кровь на арене засыпали песком, я увидал того самого здоровенного галла, что накануне так активно очищал дорогу своему господину на рынке. Здоровяк прохаживался взад-вперед по арене, разминая мышцы.  Дракмус поднялся с места.

-        Эй, слушайте все! Сотня сестерциев тому, кто одолеет моего раба Марона в кулачном бою! Я также готов принять любые ставки!

В рядах зрителей произошло заметное оживление. Смельчаков нашлось трое- двое  местных охотников,  крепкие и кряжистые на вид и Керк -  легионер из моей когорты. В числе желающих делать ставки оказался и сам легат.  Дракмус не зря так полагался на своего раба – его железные кулаки дробили кости, разбивали челюсти,  калечили. Двоих предшественников Керка унесли с арены полумертвыми, и мне было уже совсем не до веселья. Керк, однако,  не обнаруживал страха. Он был хорош, очень хорош.  Но ему не хватало ожесточения. Я с дрожью наблюдал, как его лицо окрашивается кровью, как он падает, потом снова поднимается.

-        Добей его, добей!

Лицо Дракмуса совсем близко, перекошенное, безумное.  Я трясу его за плечи.

-        Что ты делаешь! Останови своего пса!

Керк повержен, но противник все продолжал наносить удары, заразившись безумием своего господина.  Я выскакиваю на арену, и Марон оборачивается ко мне с яростным ревом. Ему уже все равно, кто я такой.  Один единственный удар – двумя пальцами в центр нервного сплетения - останавливает эту гору мускулов и ярости. Керка унесли, а я вернулся на свое место.  Дракмус криво усмехнулся разбитыми губами. Когда это я успел его ударить?

-        Центурион мог бы стать отличным кулачным бойцом!

-        А трибуну больше подходит работа мясника! – парировал я.

«Ну вот, нажил еще одного врага», - думал я тогда.  Дракмус был любимчиком легата, который и без того меня не слишком-то жаловал.

Воспоминания скручиваются в тугую ленту, тают. Я отстегиваю свою флягу с вином, Дракмус жадно припадает к ней губами. Выжить. Каждый имеет право на шанс. Это справедливо.

Снова короткая стычка, где-то сзади. Я обнаруживаю, что отстал от своей команды. Я бегу; туман рвется клочьями, ветви кустарника цепляются за одежду. Я опоздал – все уже кончено. Орис заматывает окровавленное запястье тряпицей, поминая сквозь зубы Тартар.  Керк снимает лук и колчан со стрелами с тела убитого варвара, а Публий устало привалился к древесному стволу; неровное дыхание слетает с его землисто- серых губ и тает в морозном воздухе. Гай стоит на коленях и чистит снегом свой клинок, вид у него хмурый и сосредоточенный. Снежинки путаются в его светлых кудрях и превращаются в головки слегка увядших фиалок. Я моргаю, чтобы отогнать наваждение.  И ощущение, как надоедливая мучительная боль – ему не место здесь. Но он всегда там, где я.

… Обыденно, незримо, постоянно

Как ветра песнь, как шум дождя незваного

Как запах вереска

Я рядом…

Идея поэтического конкурса принадлежала Постумии, супруге легата. Мне казалось, она была растрогана тогда. Гай читал без особого пафоса, у него не было опыта публичных выступлений. Но она была растрогана. Сняв фиалковый венок, украшавший ее высокую бронзовую прическу, она водрузила его на макушку Гая, порозовевшего от волнения.

Гай поднимает голову. Глаза его словно чужие; он смотрит непривычно сурово, мой потерянный взгляд ускользает в сторону, словно оружие более слабого противника.

Такое уже случалось. Я тогда только что появился в Эбораке с остатками своей когорты.  Первое что я увидел, была широкая улыбка Ульпия Гальбы, нашего полевого хирурга и моего друга. «Дружище Маркелл, - говорил он мне, - это просто чудо, что ты сюда добрался. Именно поэтому ты просто обязан встать на ноги!».  Гай тогда не отходил от меня, превратившись в сиделку. Он таскал мне фрукты, сладости и еще всякую всячину; я подозревал, что он промышляет мелким воровством. Первое время кусок не лез мне в горло; Гаю приходилось самому есть свои подношения. Он сидел у меня в ногах, жевал и рассказывал новости. Легат отправил карательную экспедицию в сторону побережья. Он сообщил мне об этом лично, удостоив меня визитом через некоторое время после моего возвращения. Лукреций Плацид произвел на меня впечатление человека твердолобого, ограниченного и крайне амбициозного. Бои он видел только показательные, на Марсовом поле и уж конечно понятия не имел о нравах и обычаях британских племен. Две когорты, посланные им для усмирения бригантов,  вскоре вернулись, выполнив свою задачу. Все праздновали победу, а я думал о выжженных селениях, посыпанных солью полях. О Дайре.  Жива ли она? Брэдок так и не дождался рождения сына.  Гай сидел рядом и сочувственно вздыхал. В своей безграничной растерянности, в своих душевных метаниях я искал убежище и нашел его.  Теперь Гай был сильнее меня не только физически, но и душевно. И он покровительствовал мне как когда-то я ему. У меня возникало желание прижаться к нему,  раствориться в умиротворяющем тепле и покое. Я был слаб. С того момента я перестал размышлять над природой своих чувств к нему. Это уже не имело значения.  

Сейчас он глядит сурово и требовательно. Словно уговаривает меня не впадать в отчаяние,  не поддаваться страху. Но страх силен.  Страх слепой,  эгоистичный.  Страх за него.  В самом деле – сколько нам осталось?  На исходе вторые сутки и силы также на исходе.  А дальше – смерть от случайной стрелы, предательского удара из темноты, или холода. И лишь одно желание – пусть она будет легкой и быстрой. Нет, но нельзя же так! Голова пустая и звонкая словно колокол. Некуда бежать. Негде спрятаться.  Я не могу схватить Гая в охапку, укрыть, уберечь.

Ночь уносит множество жизней. Словно гигантское колесо смерти катится следом за нами;  люди подобно колосьям падают под ударами острых серпов.  Бледный диск полной луны холодно скалится наверху, а волчий вой совсем рядом.  Охота будет доброй.

Варвары отрезают и окружают десяток отбившихся от отряда легионеров, многие из которых ранены и обессилены. Мы появляемся, пользуясь их же излюбленным оружием - неожиданностью.    Они отступают, оставив троих своих воинов лежать на месте стычки; двое неподвижны, а третий корчится в агонии. Публий склоняется над ним,  заносит меч. Раненый вдруг распрямляется и, приподнявшись,  наносит ему удар снизу вверх.

Кровь. Много крови. Гай тихо всхлипывает у меня за спиной.  Моя рука лежит поверх ладони Публия, зажимающей  рану. Он силится что-то сказать; кровь пузырится на его губах. Судорожный глоток,  тщетная попытка вздохнуть…

-        Доброго пути, Мавр! – я слегка сжимаю холодеющую ладонь.

Теперь нас осталось четверо. Конец близок.

-        Нельзя оставлять его здесь, - Керк растерянно оглядывается по сторонам.

Я следую его примеру, и словно очнувшись, обнаруживаю звенящую тишину вокруг.  Туман почти рассеялся и,  благодаря лунному свету,  на поляне, где мы находимся,  светло как днем.  Слишком тихо вокруг…

-        Уходим, живо!

-        Но…

-        Это ловушка!

Поздно. Нервами, натянутыми до предела, я ощущаю – вот она, смерть. Стрелы посвистывают, ложатся совсем рядом. Керк и Орис почти одновременно судорожно взмахивают руками и валятся на снег.

-        Гай!

Я хватаю его за плащ и тяну, тяну к ближайшим зарослям. Он дышит тяжело, со всхлипами; спотыкается, падает на четвереньки.  Я вздергиваю его на ноги, тащу что есть сил, мы чудом избегаем смертельных выстрелов. Скорее же, скорее, ско…

Короткий не то вздох, не то вскрик. Гай медленно заваливается набок; черное оперение стрелы в его груди слегка подрагивает.  Я склоняюсь над ним – ни мыслей, ни эмоций. Его пальцы судорожно стискивают снег в горсти, но глаза уже стеклянны. Быстрая смерть. Надо остановиться. Так нельзя, нельзя, нельзя…!

 Шорох кустов сзади. Кажется, они уходят.  Я вынимаю свой меч из ножен, подхватываю другой рукой клинок Гая.  И устремляюсь следом.  Луна предательница – она теперь на моей стороне. Из дичи я превратился в охотника. Ветви задеваю лицо; хоровод деревьев вокруг – черный,  страшный.  Четыре серых силуэта мелькают впереди.  Поняв, что их преследует один человек, они останавливаются. Я не вижу их лиц, лишь клубы пара от прерывистого дыхания тают во мраке.  Я не чувствую ненависти.

Крутанув клинки в ладонях, делаю шаг вперед. В учебном бою «противники» нападают по очереди. Чушь, абсурд. Никто никогда не захочет терять преимущества – враги всегда атакуют одновременно.   Прежде чем скрестить с ними оружие я подбрасываю кверху правый клинок, и стилет, спрятанный в ножнах на запястье,  змейкой проскальзывает в мою ладонь, чтобы через секунду вонзится в горло одного из нападающих. Теперь их трое.  Я ловлю меч и блокирую первые удары.

Тишина. Но вот вожак стаи поднимает морду к небу и возносит тоскливую песнь белесому лику, сияющему наверху, которую подхватывает вся стая.

Стоя на коленях, я разжимаю онемевшие пальцы и выпускаю меч.  Я расстаюсь с оружием, чтобы больше никогда… Никогда.  Левая рука висит, словно сломанная сухая ветка, туника на правом боку насквозь промокла от крови. Но боли нет. Ни боли, ни скорби, ни торжества победы.  Ничего. Лишь четыре неподвижных тела на снегу и горестные волчьи стенания.

Я поднимаюсь, бреду обратно. Тупо наблюдаю, как следы моей правой ноги на снегу окрашиваются алой каймой.  Смерть неизбежна, иногда желанна.  Все предопределено еще до нашего рождения. Так говорил Анху – худой смуглый египтянин, учивший меня убивать быстро и безжалостно.  Почему же тогда вопль в моих ушах, полный звериной тоски и безумия? И глаза Гая передо мной  – сияющие, дерзкие.  В бешеном хороводе черных сосен, белых сугробов и протяжной песни ветра.

Я нахожу его на том же месте. Обламываю наконечник непослушными пальцами, выдергиваю стрелу. Густая свернувшаяся кровь темной жижицей расползается вокруг раны.

-        Ты был прав, – я переворачиваю его на спину, провожу ладонью по лицу, закрывая глаза, - я не отпущу тебя одного. Путь на край земли слишком долог. Ты не должен идти один.

Я укутываю его в плащ. Теперь он кажется просто спящим.

Лежу, обнимая его. Как тогда,  звездной осенней ночью.

Занимается рассвет; Гай раскинулся на низкой деревянной тахте, служившей мне постелью. Я не шевелюсь, боясь потревожить его сон.

Он пришел ко мне накануне, когда закончились сатурналии. Я уже засыпал, и,  увидев его на пороге,  подумал, что сон продолжается. Снаружи смутным гулом слышались пьяные голоса; кто-то нестройно тянул песню. Гай приблизился, приложив палец к губам, и неожиданно упав на пол, заполз под тахту. Я моргнул, просыпаясь. Все это было странно и необычно. Тяжелые, неровные шаги послышались снаружи.  Плетеная циновка, закрывавшая вход в  мою хижину, шевельнулась, чья-то голова просунулась внутрь,  и все пространство заполнил густой аромат винного перегара.

-        Цветочек  мой! – я с изумлением узнал голос легата, - ты там?

Я усиленно захрапел, изображая спящего; голова некоторое время маячила в дверях,  потом исчезла.

Гай выполз наружу, присел рядом.

-        Что случилось?

Он шмыгнул носом, совсем по-  мальчишески.

-        Легат напился как свинья. Пришлось удирать.

-        Значит, легат неравнодушен к красивым юношам. Теперь понятно как Клавдий Дракмус стал вторым человеком в легионе!

Гай усмехнулся, но как-то невесело.

-        Можно я у тебя переночую?

Я без лишних слов отодвигаюсь к краю, освобождая ему место. Некоторое время он молча лежит, устремив глаза в потолок, потом приподнимается на локте, смотрит на меня.

-        О чем ты думаешь?

Его лицо так близко… Глаза светятся в полумраке, губы влажно мерцают. Внутри меня шевелится теплый щекочущий клубок. Я отодвигаюсь, чтобы побороть это ощущение.

-        Ни о чем.  Давай спать.

Он морщится.

-        Как глупо! Ты совсем не хочешь спать.

-        Чего же я хочу по твоему мнению?

-        Ты хочешь поцеловать меня.

Меня словно окатывает горячая волна.

-        Опомнись, Гай! Меня ждет невеста в Риме!

-        Ну да, невеста.  Ты уже десять лет не был дома, и она наверняка успела состариться!

Я не нахожу нужных слов, чтобы остановить все это. Мой маленький Гай… Уже не маленький, ему почти двадцать. И он вполне способен за себя постоять. Все это вертится в моей голове, я молчу.  Я до странности слаб, мне впервые в жизни не хочется бороться.  Протягиваю руку, касаюсь его щеки, волос… Все странно знакомо, словно в иной жизни мы уже принадлежали друг другу. 

Когда наши губы встречаются, я понимаю, что все это было раньше.  И еще будет.  Пока существует мир. Значит, не нужно бояться смерти.

31. 10. 01.

 Часть 1